Несравненная

Прошло несколько лет, и уже на многих повозках перебирался от города к городу настоящий цирк. Были в нем гимнасты и фокусники, борцы и жонглеры, даже ученые обезьянки, но гвоздем программы оставалось кидание ножей, которое прекратилось лишь на короткое время, когда животик Барбары округлился, и в скором времени родилась прелестная девушка, нареченная русским именем Варя.

Рожденная в цирке и ничего, кроме цирка, в этом мире не знавшая, Варя в пять лет вышла на арену, а к пятнадцати годам бесстрашно летала под куполом шапито, заставляя сердца зрителей трепетать от восторга. Прошло еще несколько лет, и появился в труппе цирка молодой черногорец Петрич Радович, который наряжался индийским факиром и устраивал огненные потехи: крутил проволоку, на концах которой пылало пламя, прыгал через горящее кольцо и пускал огненные шары – набирал в рот керосина и выплевывал его на пламя свечи. Зазывала, заманивая публику в шапито, кричал о нем так: «Индийский факир Раджа, изрыгающий огонь, как Змей Горыныч, изо рта!»

Похоже, что от этого изобилия огня и растаяло юное сердечко Вари. Родители, конечно, мечтали о другой, более выгодной, партии, но выбору дочери противиться не стали; видно, вспомнили собственную молодость и благословили молодых.

Цирк поехал дальше – по жизни: от города к городу, от ярмарки – к ярмарке.

В положенные сроки Варя подарила родителям внука, а себе – сына, Яшеньку. В пять лет, как и мать, он стал выходить на арену, чтобы помогать фокуснику, но никаким цирковым искусством овладеть не успел по причине простой и горькой – цирк сгорел. Вспыхнул ночью, как свечка, и – дотла. Со всем реквизитом, с шапито, и с выручкой, собранной за долгие гастроли в низовья Волги. Но и это еще не вся беда. Рядом с шапито на площади в уездном городишке стояли несколько лавчонок, и они тоже сгорели в ту злополучную ночь вместе с красным товаром.

Карла потащили к ответу, как виновника пожара. Тогда он распустил труппу, и та разбрелась – каждый сам по себе. А Карл с Барбарой, с дочерью, зятем и внуком остались в городишке, потому как выезжать из него до конца разбирательства владельцу цирка запретили. Но скоро об этом запрете забыли, стало не до разбирательств – вспыхнула, куда страшнее, чем пожар, холера, и пошла косить народ без всякого разбора. Всего лишь нескольких дней хватило, чтобы Варя с Яшенькой оказались одни. Остальных родных погрузили в телегу, уже бездыханных, и отвезли на дальнее кладбище за городом, где и закопали в общей яме.

Неизвестно, что случилось бы с матерью и сынишкой в страшные дни холеры в чужом городе, где они никого не знали и не имели ни копейки, если бы не встретилась им доброй души женщина, которая, услышав от Вари горькую историю, молча взяла за руку Яшеньку и повела его с собой, шагая широким и твердым шагом. А на Варю, которая растерялась и замешкалась, еще и прикрикнула: чего, мол, стоишь, особого приглашения ждешь?! Привела она их на выселки уездного городишка, где имелось всего четыре избы, и в одной из них она жила – солдатская вдова Полина Максимовна. Вот так и спасла их от неминуемой смерти. На выселки никто из городишка не забредал и поэтому холерой здесь никто не заболел. Пережили напасть, а затем, сроднившись с Максимовной, остались здесь на долгое житье. Куры, коза Манька и большой огород помогали не голодать, правда, и работать приходилось с утра до ночи, но работы никто не боялся и не отлынивал от нее – понимали, что на тарелочке с голубой каемочкой кушаний не поднесут.

Документов у них с матерью после пожара никаких не было, но Максимовна вспомнила о знакомом писаре в городской управе, и пошла узнать у него – может ли он помочь? Писарь был слегка пьяным, а так как Максимовна пообещала маленькую денежку за услугу, он и вовсе пришел в радостное расположение духа, и на радостях выписал казенную бумагу, в которой маленький Яков именовался отныне Яковом Сергеевичем Черногориным. Максимовна, вернувшись из управы, сокрушенно винилась перед Варей:

– Я ведь только узнать пошла, а он сразу за перо схватился, почуял, что ему выпивка предвидится… Ну, раз отец черногорец у него, как ты говорила, я ему и фамилью такую сказала, а отчество ему от мужа своего покойного дала, от Сергея, потому что не вспомнила, как Яшиного отца звали… Ты уж, Варя, не обижайся, главное, что у парня бумага есть. А тебе чуть позже документ выправим, вот подождем месяц-другой, я опять в управу наведаюсь…

Но Варе паспорт выправлять не понадобилось. Она умерла в одночасье на огороде, когда полола грядки. Охнула, схватилась за грудь и ткнулась головой в сухую землю, нагретую полуденным солнцем. Видно, прихварывала она и раньше, но скрывала свою болезнь, сколько могла, и путь свой земной завершила так, что никому не помешала.