– А не надо было справляться. Я не помню ни одного случая, чтобы с Антоном не получилось договориться. Он всё понимает, всё слышит и чувствует. Я в жизни не встречала такого адекватного человека.
Вчера позвонила Люба: Пешеход снова в психиатрической больнице. Его отправили туда из интерната, где он жил последнее время. Потребность в интернате возникла потому, что мама Антона Рината очень тяжело заболела и скоро должна лечь на операцию, а оставить Антона не с кем. Про этот интернат я смутно помнила чьи-то хорошие отзывы: приличные условия, занятия, индивидуальный подход… Не знаю, может, и правда, но проблема в том, что интернат, даже самый хороший – не место для аутиста…
Спрашиваю, почему отправили в больницу. Люба говорит, сотрудники интерната испугались: Антон «неадекватно себя вёл, кусал руку и бросался на людей». Я вспомнила наш с И. Б. разговор четырёхлетней давности. Касался он одного нашего бывшего ученика, который тогда лежал в психиатрической больнице.
– Когда некуда деть то, что накапливается внутри, в замкнутом мире, происходит взрыв.
– Его можно предотвратить?
– Можно, но для этого нужно понимающее пространство, поддержка, возможность сбросить негатив, новые хорошие впечатления. А этого нет.
– А дома?
– Дома – уставшие, измученные родители и замкнутый круг отношений. Маленькому ещё может хватать дома, большому необходимо что-то ещё, это естественная человеческая потребность.
– Понимаешь, Маша, смысл нашей работы уничтожается отсутствием «принимающей системы» – вот мы довели ребёнка до какого-то уровня. А потом?
– Нашим повзрослевшим детям некуда пойти. После восемнадцати лет они никому не нужны. Есть в нашем городе несколько мест, куда они могут ходить раз-два в неделю, но этого мало.
– В больнице ему помогут?
– Нет. Снимут внешние симптомы. Вместо того, чтобы вытащить занозу, загонят её под кожу. На некоторое время он станет более удобным, тихим, а потом ему, скорее всего, станет ещё хуже, потому что причина-то никуда не денется.
– Значит, это безвыходная ситуация?
– Да.
Вчера поздно вечером позвонила Люба. Проговорили до часу ночи. Она страшно расстроена: была у нашего Пешехода в больнице. Я хорошо знаю эту больницу: сводчатые коридоры, напоминающие тоннели метро, бесконечные лестницы, переходы и повороты, по которым блуждают родственники больных с тяжелыми сумками, широкие подоконники, молчаливые очереди на лестницах в ожидании приёмного часа. Запах больницы, старости и щей.
Люба говорит, что когда они с Ринатой пришли в отделение, Антон был привязан к кровати: «неадекватно себя вёл, подождите, сейчас отвяжем». Увидев маму и Любу, оживился. Некоторое время они все вместе сидели в коридоре, и Антон с довольным видом поедал вкусные вещи, которые Люба с Ринатой ему принесли. Но вдруг будто что-то переломилось: он вскочил – в глазах паника – и начал кусать свою руку Успокоить его было нельзя.
Люба несколько раз повторила: «Я не знаю такого Антона!»
Потом они с Ринатой собрались уходить, и Антон заметался по коридору, повторяя: «я не хочу говорить до свидания, я не хочу говорить до свидания».
– Вот видите, опять неадекватно себя ведёт!
Один человек, которому Люба доверяет, сказал: «Всё, что ты делаешь для Антона, – бессмысленно. Это всё равно что человеку, которому для спасения жизни необходим миллион, дать пятнадцать рублей. Не помощь, а подачка, насмешка. Вот ты приходишь к Антону один раз в неделю, ну, два. А чтобы реально помочь такому человеку, нужно отдать ему всё своё время, всю любовь – короче говоря, всю жизнь. Полумеры ни к чему не приведут, то есть будет ещё хуже: он поверит тебе и будет ждать помощи. А ты по-настоящему помочь не сможешь, потому что не готова отдать ему всю жизнь».
Люба,
ну что я могу сказать про пятнадцать рублей? Что это и меня всё время мучает?