Несвятые святые женщины

Тайна ее происхождения осталась неизвестной. Об этом могла знать только графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, которая приняла участие в судьбе Веры Александровны и определила ее в Сырков монастырь.

Вера Александровна появилась в 1834 году в Тихвине под видом странницы. Она приютилась у набожной тихвинской помещицы Харламовой и прожила у нее три года, ежедневно посещая церковь, а дома занимаясь молитвою и чтением священных книг.

Затем целый год прожила она на Виницком погосте и ухаживала за дьячковской женой, находившейся в параличе.

Один тихвинский помещик, в то время как Вера Александровна приобщалась, подошел в алтарь к северной двери и увидел причастницу, как бы окруженную особым светом. В страхе вернулся он в алтарь и потом спросил священника, кто приобщался. Тот ответил, что это известная ему Вера Александровна.

– Не могу согласиться, – заметил помещик, – это было подобие ангела, окруженного божественным светом.

Слухи о строгой жизни Веры Александровны и о том, какою видел ее этот человек, стали распространяться с такою быстротой, что Вера Александровна ушла из Тихвина.

По дороге к Валдаю, она остановилась на погосте Березовский Рядок. Ей понравилось, как там служили, что церковь была полна народа, как истово исполняются религиозные обряды. Поэтому она с охотою согласилась на просьбу приютившей ее крестьянской семьи Трофимовых пожить у них, почитать им священные книги и поучить их по-христиански вести себя.

Ей отвели маленькую избушку, где она и поселилась, не выходя никуда, кроме церкви. Никого она у себя не принимала. Только созывала иногда малых детей, учила их правильно креститься, учила молитвам и грамоте, рисовала изображения Спасителя, Божией Матери и святых.

Так прожила она девять месяцев.

Становой пристав заподозрил Веру Александровну в бродяжничестве, потребовал от нее паспорт. Паспорта у нее не было. За это ее препроводили в Валдайский уезд и посадили в тюрьму.

Снова начали допытываться, кто она такая. Наконец, она ответила следователю:

– Если судить по небесному, то я прах земли. А если судить по земному, то я выше тебя.

Это были последние ее слова. С тех пор до самой смерти, более чем 25 лет, она уже ничего не произносила, приняв на себя подвиг молчальничества. Только два раза перед смертью она сказала по несколько слов.

Из Валдая Веру Александровну перевели в новгородский острог. Здесь она содержалась почти полтора года. Затем ее заключили в дом умалишенных, где она провела тоже полтора года. В обоих местах она по-прежнему отдавала себя подвигам молитвы, и, наконец, по ходатайству графини Орловой, была помещена в Сырков девичий монастырь.

Терпеливо переносила она унижения тюрьмы, и так впоследствии писала об этой поре:

– Мне хорошо там было, я блаженствовала там. Благодарю Бога, что Он удостоил меня пожить с заключенными и убогими.

Когда настоятельница монастыря приехала в заведение умалишенных и спросила Веру Александровну, желает ли она жить в монастыре, та пала на колени перед иконою Спасителя, сделала несколько земных поклонов и, сложив руки на груди крестом, поклонилась настоятельнице в ноги, выражая тем свое согласие. Очень может быть, что она давно мечтала приютиться в монастыре, но не смела проситься туда, не имея паспорта.

Весть, привезенная игуменьей, была для нее очень радостна, но лицо ее осталось спокойно. На нем не видели никогда ни слез, ни улыбки.

Та любовь к Богу, которая всегда наполняла молчальницу, теперь пылала в ней всепоглощающим огнем.

Жизнь ее была сурова: из кельи молчальница выходила только в церковь, к себе принимала сначала только одну служившую ей сестру. От посетителей она уходила из монастыря и пряталась в ближайшие кустарники.

Один раз в год она выходила за стену монастыря на то место, откуда был виден Новгород с его храмами, и острог, и дом для умалишенных, где она жила.

Здесь она молилась, задумчиво смотрела на город с его святынями, на место, где страдала, потом шла в келью, и опять на год.

Пища ее была скромна. Ей приносили из трапезной немного кушанья и хлеба. Подавали в окно кельи. Но и из этого скудного рациона она уделяла нищим, а если нищие не приходили, то вечером она выносила все в садик и кормила птиц, которые сейчас же слетались к ней.

Небольшая просфора с чашкой чая или воды составляла весь ее обед.

Деньги, которые ей присылали чтившие ее люди, она сейчас же раздавала.

Одежда ее состояла из белого коленкорового платья и такого же чепца – самое необходимое для выхода в церковь. Когда графиня Орлова прислала ей лисий салоп, она написала:

«Много благодарю, но лучше бы она прислала овчинный; этот мне не годится».

Однажды келейница купила ей новый теплый платок. Она отдала его бедной страннице. Келейница купила другой. И этот постигла та же участь. Келейница стала тогда упрекать ее. Она тогда написала:

«Матушка, не скорби. У меня все цело, а я его подальше спрятала, поцелее будет. А после и тебе пригодится. Мне довольно и того, что имею».