Нет Адама в раю

— Теперь ты походишь на свинью еще больше обычного, — заявила Моника. — Ты только посмотри на себя. Ты уже не можешь застегнуть брюки, да и воротнички тебя душат.

— Душат меня уже давно, Моника, — ответил Арман. — И воротнички тут ни при чем.

По утрам, когда Арман просыпался, сердце его так колотилось, что было трудно дышать и ему приходилось брать в кулак всю свою волю, чтобы спуститься и налить себе виски. В конце концов он стал с вечера прятать бутылку под кровать, чтобы утром оставалось только протянуть руку.

— Это мне вместо будильника, — говорил Арман сам себе. — Чтобы легче было продирать глаза по утрам.

Когда Моника впервые нашла бутылку, она так рассвирепела, что Арман всерьез подумал, не хватит ли ее удар.

— Неужели тебе мало, что ты поглощаешь свое пойло по всему дому? завопила она. — Теперь ты уже носишь эту мерзость в нашу спальню!

— А что такого особенного в нашей спальне? — спросил Арман. — Или ты превратила ее в священный алтарь вечной целомудренности?

Он приподнял бутылку над головой.

— Предлагаю тост, — провозгласил Арман. — За любовный акт. Подойди ко мне и помоги мне осуществить этот акт, моя святая, самая чистая в мире дева.

— Ты пьян! — крикнула Моника. — Еще ногу не высунул из постели, а уже пьян как свинья.

— О Боже, — тихо произнес Арман. — Боже, помоги мне.

Моника подбежала к нему, выхватила из рук бутылку и, подскочив к окну, принялась выливать виски.

— Свинья! — вопила она, не переставая. — Свинья! Свинья! Свинья!

Арман даже не ожидал, что может еще двигаться с такой быстротой. В три прыжка очутившись у окна, он вырвал у Моники наполовину опустошенную бутылку, а другой рукой так толкнул жену, что она отлетела назад и навзничь опрокинулась на пол.

— Если ты еще раз так сделаешь, бессердечная дрянь, я убью тебя!

Моника лежала на полу, уставившись на него ненавидящим взором.

— Вот значит как, сказала она, обретя дар речи. — Мало того, что ты меня обесчестил, опозорил, так теперь ты бьешь меня.

— Тебя давно следовало бить, — сказал Арман. — Тогда, возможно, сейчас бы это не понадобилось.

Моника забарабанила кулаками по полу.

— Какой же ты мерзавец! — закричала она. — Грязный, вонючий мерзавец!

Арман приложился к бутылке, потом сказал:

— Вставай, Моника. На полу могла затеряться пылинка; ты испачкаешься.

— Убирайся вон! — завопила она. — Вон из моей комнаты! Вон из моего дома! Арман переступил через нее и направился к двери.

— С радостью, моя дорогая.

— Убирайся! — вопила она. — Убирайся к своей шлюхе и напивайся в ее спальне!

Арман медленно обернулся.

— Что ты сказала?

— Сам знаешь! — запальчиво выкрикнула Моника. — Весь город знает о твоей шлюхе, которую ты содержишь в Хаббарде. Об этой пробляди, которая продается тебе за квартирную ренту и несколько рюмок виски.

— Значит, тебе это известно, — сказал Арман и улыбнулся.

— С самой первой минуты. Ты даже любовницу толком завести не можешь. Весь город про тебя говорит.

Арман вздрогнул.

— Моя девочка? — спросил он. — Она тоже знает?

Моника поднялась с пола и принялась отряхивать юбку.

— Нет еще, — сказала она и злорадно улыбнулась. — Но скоро узнает. Можешь на сей счет не волноваться.

Арман, сжав кулаки, шагнул к ней, и Моника отшатнулась, увидев его перекошенное лицо.

— Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Анжелике, я тебя убью, пообещал Арман. — Поверь мне, Моника. Я задушу тебя голыми руками!

Моника протиснулась мимо него к двери.

— Не смеши меня, сказала она. — Ты уже дважды за утро пообещал убить меня, но в тебе не осталось силы даже чтобы убить муху. Тебя хватает теперь лишь на то, чтобы поднести ко рту бутылку.

Арман поставил бутылку на маленький столик.

— Зря ты так в этом уверена, Моника, — сказал он.

Они стояли и пожирали друг друга взглядом, когда снаружи из-за двери послышался топот маленьких ножек.

— Папа! — донесся голосок Анжелики. — Папа, ты там? Мне пора в школу.

Моника не шевельнулась, не сводя с него взгляда. Арман шагнул к двери.

— Вот видишь, — злобно прошипела Моника. — Ты не просто свинья и пьянь. Ты еще и трус.

Арман расправил плечи, но не посмотрел на Монику.

— Я здесь, моя милая! — позвал он. — Заходи.

По мере того как текло время, Арман Бержерон оставался трезвым все реже и реже, пока дело не дошло до того, что он был трезвым лишь, когда увозил с собой Анжелику. Да и то не вполне трезвым. Да, он старался держать себя в руках, не срыгивать, не терять равновесие и нормально разговаривать, но отлучки в туалет становились все чаще и чаще. И еще он всегда просыпался раньше Анжелики и старался напиться впрок, зная, что днем сделать это ему будет труднее.