Нет причины для тревоги

«Советский гривенник!» – сообщил он мне с гордостью, сам как будто удивляясь: откуда взялась советская валюта в панковском пиджаке? Монти взял монету осторожно, как коллекционер, двумя пальцами. Потом достал из внутреннего кармашка миниатюрную лупу и свою римскую монету: он сравнивал их в лучах послеполуденного солнца. Они выглядели совершенно одинаково, но римская монета оказалась, как ни странно, меньше по размеру, чем российская. Может быть, она просто истерлась за столетия.

«Это вам в виде сдачи», – сказал Монти. Он торжественно вложил юлианский «пятак» в ладонь Саши и конфиденциально сжал его пальцы в кулак. Рука Саши задержалась в руке Монти. У одного в кулаке был Древний Рим, у другого – Московия. Эпохально! Заключив этот обмен национальными символами, не имеющими никакого отношения к личной истории каждого из них (советский гривенник был ностальгичен скорее для меня), Саша с энтузиазмом принял предложение отужинать пойманной рыбиной у Монти. Я же уклонился: мне обычно хватало разговоров с Монти на первые полчаса – перспектива целого вечера в его компании внушала мне ужас. Солнце заходило. Становилось зябко. Сославшись на усталость, я вернулся домой к сэндвичу с холодной говядиной и стакану виски Famous Grouse перед телевизором.

* * *

Саша вернулся лишь под утро. Он разбудил меня часов в шесть, в тот час, когда нас посещают сны, где прокручиваются в сюрреалистской версии события прошедшего дня. Пока я, кутаясь в халат, заваривал себе чай, Саша плескался под душем. Он вышел из ванны, обтираясь полотенцем. Я отметил про себя, как изменилась неожиданно его внешность. Обычно робкий и неловкий, он кружил сейчас в четком свинге боксера на ринге. Или я давно не видел его тела: затянутый в свои курточки и узкие джинсы, он казался тонким, как тростник. Выяснилось, что у него сильное тело – крепкие плечи, мускулистые ноги чуть ли не римского дискобола.

«Все решено».

«Все?»

«Мы едем в Россию», – сказал он, плюхаясь в кресло.

«Кто – мы?»

«Я и Монти. Монти назначил меня своим гидом».

«И по какому маршруту? Россия страна большая».

«Сначала в Москву. А оттуда пешком в Мурманск».

«Пешком? В Мурманск? – Я несколько опешил. – И в чем же цель вашего паломничества в эти святые места?»

«Джон завещал Монти развеять его прах в порту Мурманска», – сказал Саша, и в голосе его прозвучал вызов – непонятно, правда, кому и чему. Видимо, собственному чувству реальности: было нечто запредельное в сопоставлении двух имен – Монти и Мурманска. Однако завещание Джона, как оказалось, было вовсе не макабрической шуткой. Монти можно было лишь посочувствовать. Мало того, что этот атеист Джон посмертно довел его чуть ли не до инфаркта перевозкой трупа из Киля в Кентербери на кремацию. Теперь выясняется, что урну с прахом надо экспортировать за бывший железный занавес. Об этом даже Питер не подозревал. Я представил себе Сашу в качестве проводника-партизана, пробирающегося через города и веси, леса и болота России к Мурманску с урной Джона – священным Сосудом Каббалы, Чашей Грааля, Олимпийским Кубком его атеистической души. Теперь я понимаю, почему Монти, сталкиваясь со мной на улице, хватает меня за пуговицу, так сказать, и начинает рассуждать о России. Может быть, Джон был не только атеистом, но еще и коммунистом и посмертно стремился на свою идеологическую родину?

Я и тут ошибался.

«Дюнкерк», – сказал ему Монти, указывая на горизонт, когда я оставил их вчера вдвоем на пляже. На какой Дюнкерк указывал Монти, мне трудно сказать, поскольку в этот день французский берег, как я уже говорил, был скрыт в тумане. Вполне возможно, вместе с моим уходом со сцены развеялся и туман над морем. Саша утверждал, что никакого тумана вообще не было, и я с ним не стал спорить. Так или иначе, Саша с Монти стояли на берегу, взирая на горизонт, как Герцен с Огаревым на Воробьевых горах. Чуть позже – о клятве, которую они дали друг другу, но без темы жертвенности не обошлось с самого начала. Прежде всего Монти поведал Саше трагическую историю о высадке британских войск в Дюнкерке во Вторую мировую войну. Этот эпизод должен был подействовать на воображение Саши. Вполне сознательный взрослый юноша, он с подростковой одержимостью сочувствовал всем великим неудачникам, романтическим самоубийцам и безвестным героям. Он был как будто создан для культа «победоносных провалов» в английской истории.