Нет причины для тревоги

Для Монти Россия тоже была неким кошмаром его детства, от которого он до сих пор до конца не избавился. Но, как выяснилось из его разговоров с Сашей в ту ночь, Монти вырос в Ирландии, мальчиком был отправлен в католическую школу-интернат и признавался, что в детстве по ночам молился за спасение многострадальной христианской России, русской души, затоптанной сталинским сапогом. Этот страх он ощущал как грех. Потому что этот страх делал его слепым – ко всему светлому и христианскому, что пряталось за железной советской маской. Эта маска отпала от лица России, и теперь у Монти появилась надежда преодолеть этот страх: отправиться в Россию и, развеяв прах Джона, отдать дань памяти всем тем русским людям, кто помог Джону добраться обратно, домой, до берегов Альбиона – до Монти.

«Но ты Россию не просто боишься: ты говорил, что ты ее ненавидишь, – напомнил я Саше. – Откуда, кстати, у тебя взялся советский гривенник в пиджаке?»

«А это советский пиджак. Я его на Преображенке купил, на рынке. В таком Брежнев мог ходить. Античная древность. Чистый панк. – Он помедлил. – Понимаешь… – Он взъерошил свои волосы, глядя в одну точку. – Понимаешь, я ненавидел Россию, потому что считал, что от нее некуда деться. Сейчас, вдвоем с Монти, я увидел другую страну – его глазами: с другого берега – глазами иностранца».

Я мог лишь догадываться, что он имел в виду. Чтобы узнать собственную страну, нужно из нее уехать. Одиночка и чужак у себя дома, Саша здесь, за границей, в компании Монти, вдруг осознал себя частью большого сюжета, где все с большой буквы: Вторая мировая война, Сталин и Гитлер, Атомная бомба, Перестройка, Русская мафия. Он воображал паломничество в Мурманск как своего рода преодоление их обоюдного страха перед Россией, очищение от прошлого. Каждый, мол, развеет прах своего прошлого по ветру, и оба будут свободны.

Я решил не уточнять смысла этой свободы: совершенно ясно, что он повторял эту романтическую белиберду про некую «другую Россию», потому что впервые в жизни понял, чего на самом деле хочет. Чисто лично. Чем дольше я его слушал, тем четче понимал: у меня на глазах отношение к отечественной истории менялось в зависимости от личных отношений. Личный сюжет был важней исторических последствий. Так, наверное, и должно быть.

«Ты мне не веришь?» – допытывался Саша. Я взглянул ему прямо в глаза и прочел там ответ на его вопрос: ему было все равно, верю я ему или не верю. Я видел перед собой совершенно преображенное существо. Он не превратился из Савла в Павла, но по дороге в свой, так сказать, Дамаск он даже внешне изменился. Исчезла присущая ему подростковая зажатость (как будто в ожидании удара невидимого врага), стеснительная уклончивость взгляда.

«Мы сможем быть вместе, Монти и я. Понимаешь? – Легкая улыбка пробежала у него по губам. – Куда мне девать мокрое полотенце? – спросил он, поднимаясь с кресла. – Я валюсь с ног – целую ночь не спал». И затопал ногами по лестнице наверх, в спальню.

* * *

Как будто смущенное этим рассказом, солнце исчезло. За окном моросил весенний дождь. Я не спеша позавтракал, проглядел газеты, послушал новости по радио, но в конце концов решил совершить утренний моцион. Я вышел на набережную. Штормило. На берегу было полно рыбаков, но Монти среди них я не заметил. Кричали чайки. Это значит, что рыба вернулась к нашим берегам. И действительно, когда я дошел до поворота к пабу, я увидел Питера. Это был его выходной, поэтому он стоял не за стойкой бара, а на берегу. В руках у него была самодельная удочка.

Знаю ли я, спросил меня Питер, что Монти наконец-то нашел себе гида для поездки в Россию? Он оторвал свой взгляд от горизонта, и в глазах его, как будто постоянно подмигивающих, я прочел зуд профессионального сплетника – желание поделиться сенсационной новостью. Он сказал, что перед ужином Монти с Сашей зашли в паб и что Саша обучал Монти пить водку. Вдох, рюмка, выдох, и так далее, своего рода йога – «водка-йога», как говорил Саша, повторял странное слово «зыкр» и смеялся.

«А потом они сидели на берегу, взявшись за руки», – доложил мне Питер.

«Что вы имеете в виду? Молились? Удили рыбу?»

Питер не ответил. Лишь глянул на меня внимательно и отвернулся к горизонту.

«Кстати, откуда у Монти взялась рыба в безрыбный день?» – спросил я, напомнив Питеру его теории насчет туманов, чаек и рыб.

«Ну да. Морской окунь. Огромный!» – подтвердил Питер.

«Где же он его выловил?» – спросил я.

«Как – где? Сбегал в рыбный магазин на углу, пока вы ходили встречать кузена на станцию».

2012

В конце туннеля