Нет причины для тревоги

Духовные сомнения в себе отзывались непосредственной, так сказать, физиологией. Чем нервознее чувствовал себя Виктор, тем острей усугублялись его желудочные недомогания. Хаос с воющей на улице сигнализацией и расстройство его внутренних органов пока еще не связывались у него в уме. Скрытая связь стала очевидной ему в ходе работы переводчиком на международной конференции по домашней безопасности и предотвращению преступности. Тема была для него новая, и перед первой сессией конференции он стал изучать разные брошюры, буклеты и пособия, чтобы ознакомиться с новой для себя терминологией. Чем глубже он вникал в новый, экзотический для него словарь, тем нервозней себя чувствовал. Чувствительность новых систем сигнализации поражала воображение. Некоторые устройства с телекамерой запускали тревогу, как только обнаруживали, что внешность человека, пытающегося открыть замок, ошибочна; некоторые типы сигнализации различали неправильную походку, жесты и гримасы лица; были и системы тревоги, реагирующие на запах. Все эти системы автоматически узнавали в первую очередь голос собственника помещения и включали тревогу при любом неопознанном звуке.

Именно эти устройства с детектором звука и заставили Виктора осознать катастрофичность собственной ситуации. В эти дни его желудок бунтовал сильнее обычного: громко бурчал, свистел как флейта, шипел старой пластинкой. Состояние не из самых приятных. Перед Пасхой стояли жаркие дни, и в его квартирке, заваленной словарями и энциклопедиями, было невыносимо душно. По вечерам Виктор выходил на прогулку, заучивая по дороге новую терминологию. Магазины были закрыты, витрины заботливо подсвечены изнутри, и включенная сигнализация подмигивала красным глазком при входе. Во время прогулок Виктор обычно разглядывал витрины. Его особенно занимала витрина похоронной конторы. Местный гробовщик рекламировал новые пути увековечивания памяти об ушедшем – предлагались разные варианты гравировки надгробий, в виде, скажем, любимых высказываний покойного. В этот момент из желудка Виктора и послышался рокот, вызывающий в воображении грохот рушащихся надгробий во время Второго пришествия. И тут же завыли – воем всех восставших из гроба – сирены аварийной тревоги над дверью похоронного бюро.

На улице начался страшный переполох. Сигнализация в большинстве магазинов как будто ополоумела, и по цепочке стала включаться тревога в запаркованных рядом автомобилях. Смущенный и напуганный случившимся, Виктор тут же ретировался с места преступления и скрылся в своей комнатушке. Он наблюдал за последствиями своей невольной провокации из окна. Дело происходило в уик-энд, полгорода разъехалось, и поэтому мало кто оказался на месте, чтобы отключить сигнализацию. Жители высовывались из окон, обвиняя друг друга и чертыхаясь, требуя немедленно положить конец всему этому кошмару. На следующий день была сформирована группа добровольцев-активистов. Они столпились перед пабом и обсуждали решение прочесать все дома в поисках виновного – того, чья система сигнализации была повинна в общерайонном хаосе. Виктор притаился у шторки окна, наблюдая тайком за поисками мистического аудиотеррориста. От всего этого Виктор испытывал нездоровое возбуждение, как расшалившийся ребенок.

В этот момент он напоминал человека, решившего совершить акт террора из-за ощущения полной отверженности, исключительно ради того, чтобы быть замеченным обществом, быть узнанным индифферентной толпой, выгравировать навечно свое имя на надгробии истории. В отличие от террориста, однако, Виктор совершил нечто из ряда вон выходящее не по собственной воле. Это был акт, совершенный не им, – это было вокальное волеизъявление неподконтрольного ему желудка. Ему хотелось выйти на улицу и разделить гнев толпы, слиться эмоциями с теми, кто оказался жертвой этого акта вандализма, хотя он при этом и отдавал себе отчет в активной преступной роли своих внутренних органов.