Нет у меня другой печали

Погонщики могут сойти за двух близнецов, и даже имена их звучат похоже — Яша и Саша. Оба — камчадалы[5]. Я еду с Яшей. Его прадед — донской казак — много десятилетий тому назад отбывал на Камчатке военную службу, здесь женился на девушке-ительменке и остался навсегда. Яша — невысокий, коренастый паренек. Лицо у него немного светлее, а щелки глаз чуть шире и скулы выступают меньше, чем у чистокровных представителей северных народностей, однако с первого взгляда ясно, что в жилах Яши течет азиатская кровь. Он работает на вулканологической станции. Летом отправляется в экспедиции на лошадях, зимой — на запряженных собаками нартах. На станцию пришел несколько лет назад. А до того занимался рыбной ловлей и охотой, как и его отец, дед и прадед.

— Хоть немножко поспали, Яша? — спрашиваю я.

— Спал.

— Где же вы спали, когда в палатке негде было даже ногой ступить?

— Тут спал. На нартах, — показывает он на сани.

Я не слишком удивлен, хоть и знаю, что ночью мела пурга. Я давно уже не удивляюсь выдержке северян, их умению применяться к самым, казалось бы, невыносимым природным условиям.

Яша развязывает брошенный у палатки мешок и достает из него охапку юколы[6]. Он разрывает руками сухую рыбу, бросает каждой собаке по куску, и те ловят свою порцию на лету. Неужели это и вся их радость?

— Нет, — отвечает Яша. — Это только подкрепиться, чтобы в дороге были веселей. А главная кормежка — вечером.

— Всего один раз кормите?

— Один.

— А поите?

— Снега напьются.

Все-таки незавидная жизнь у этих четвероногих. Собачья.

Мы с Яшей переворачиваем нарты набок, счищаем с лыж намерзшие комья, снега и, простившись с вулканологами, пускаемся в путь.

Мне приходилось ездить на нартах, запряженных оленями. Я еще удивлялся, что эвенки обходятся только одной вожжой, а когда надо повернуть в сторону — тычут в морду животному длинным деревянным шестом. Яшины собаки запряжены совсем без вожжей, у него нет даже длинной палки, лишь короткий бич на толстом кнутовище.

— Лево, лево! — кричит Яша сиплым, простуженным голосом, и головной пес — вожак — сворачивает влево.

За ночь вчерашнюю колею занесло, и теперь собаки находят ее чутьем, часто сбиваясь с тропы и почти с головой окунаясь в рыхлый снег. Его так много, что, даже увязнув до подмышек, человек не достал бы земли. Собакам трудно тащить по такому снегу нарты. Почти невозможно. Поэтому каюры непрерывно кричат «лево»-«право», отыскивая оставшуюся с ночи колею, где придавленный снег уже прихватило морозом, и собаки не тонут в нем. Больше всего работы вожакам — они прокладывают тропу. Но и у замыкающих нелегкий удел — они ближе к нартам, так что им не только тяжелее передних тащить сани, но и чаще достается кнутом. Лучше всего тем, кто в середине. Им и тропу не искать, не протаптывать, и кнута не бояться.

Сегодня особенно плохо Горностаю — большому белому псу, запряженному ближе всех к нартам. В первый раз он свалился, когда я сидел на санях, а Яша на широких, подбитых оленьей шкурой лыжах ушел вперед — прокладывать тропу. Горностай упал, когда нарты катились под уклон, и собратья несколько десятков метров волокли его по снегу, а он корчился, не успевая вскочить на ноги; нарты наезжали на него, и раздавался душераздирающий визг. Наконец мне удалось как-то удержать рвущихся за хозяином собак. По пояс в снегу, я пробрался к Горностаю, распутал постромки, осмотрел собаку, но она была цела и невредима и благодарно лизнула мою руку. Я дал собакам с минуту отдохнуть. Высунув языки, они тяжело дышали, хватали снег, их бока вздымались, как кузнечные мехи, но все смотрели в ту сторону, где за небольшим холмом исчез хозяин.

Мы нагнали Яшу, он положил на нарты лыжи, сел сам. Через полкилометра Горностай упал второй раз. Яша дал собакам небольшую передышку и теперь уже все время следил за Горностаем.

— Смотри, он опять упадет сейчас. — сказал Яша.

В самом деле, собака бежала как-то странно. Казалось, у нее нарушена координация движений: лапы болтались, налезали друг на друга, голова повисла, а спина выгнулась, как у застигнутой врасплох и приготовившейся к защите кошки. Секунда, другая, третья, и Горностай снова рухнул в снег. Яша придержал собак.

— Заболел нес?

— Нет. Отъелся за лето, бездельник, а теперь трудно. Салом зарос… Через недельку-две все будет хорошо, — говорит Яша, выпрягая Горностая.

Он подвел собаку к нартам и уложил рядом со мной.

— Будет еще один пассажир, — сказал Яша, привязывая Горностая.