- Не дергайся, если хочешь, чтобы я тебе объяснил это. Если, конечно, не боишься, Бэт-мен.
Ненасытная темная, лихая часть Брюса, отвечающая за контроль, пришла в восторг, одновременно нейтрализованная каким-то основательным, склизким чувством опасности.
Но было еще кое-что. Что-то новое.
- А ты? Ты можешь быть так глуп, Джо-кер, чтобы целыми днями обтирать ребрами ботинки в этом городе? И Айсберг место достаточно дорогое и закрытое, чтобы моя персона не была там сенсационным событием.
Джокер вдруг наклонился и вцепился зубами в мочку правого геройского уха.
Брюс с интересом оглядел свирепо изогнутый шрам, откровенно наслаждаясь нежданным интересом к себе, и подавил разочарованный выдох, когда челюсть наконец разжалась и острый язык зализал глубокие следы.
- Я уж думал мне конец, Поль, - насмешливо выдал он, под шумок укладывая руку на крепкое бедро, утянутое фиолетовой тканью, но на деле впервые сталкиваясь с иной концепцией близости: настороженным ожиданием. - Что ты там делал? Искал Фобос?
- Фобос? Пожалуй. Да, Винсент, искал Фобос, - сухо проговорил хищник, все такой же смутный и неясный, но хотя бы откликнувшийся на незамысловатую шутку. - Ты не ответил на мой вопрос.
- Я бы тебе не советовал шутить со мной, - теряющий терпение Брюс подцепил пластичную подтяжку, натянул-отпустил, ощутимо выщелкнув на чужой груди грубую ласку, ожидаемо добившись этим более пристального внимания. - Давай-ка начнем с начала.
Тело под его руками вздрогнуло, выгнулось, зашипело, и возбуждение, которое он немедленно почувствовал, только войдя в комнату, сдерживать стало невозможно.
- У тебя проколото ухо, - невнятно объяснил свое поведение дезориентированный Джокер, мутно, но прямо глядя своими чудесными темными глазами.
- Уже нет, как видишь. Джек… - попытался вернуться в объективную реальность Брюс.
Возбуждение все нарастало, и можно было признаться хотя бы себе, что он продолжал ждать у койки, только что несчастный Шекспир был, к счастью, забыт. Порыв собственничества подавить не удалось, и он запустил пальцы в жесткие, измученные краской светлые волосы, с неутолимым интересом инспектируя акрхемский шрам.
- Что? - через силу отреагировал Джокер, ступая в глубины беспамятства дальше.
- Мы с тобой встречались раньше?
- Когда?
Брюс замялся, не желая показывать свою уязвимую, безумную ночную сторону.
- Тогда… До шрамов.
Джокер помрачнел, его глаза окончательно опустели - и неожиданно показался совсем старым, усталым, изможденным - что-то яркое кольнуло героя в шею, в районе седьмого позвонка, и понадобилось достаточно времени, чтобы осознать, что это не нож или игла шприца, а реакция его собственного тела.
- Теоретически возможно, но на практике - нет. Они у меня сколько я себя не-помню. Лет в шесть уже были, - практичный ответ никого не обманул: сквозняк старого дома остужал выступивший на висках пот.
Прежде дававший шрамам на глаз не больше десяти лет, Брюс вдруг захотел попросить черт знает за что прощения, утешить чудовище - это ведь был миг совершенного доверия? Да и жадный интерес к исследованию уродства привычно смутил его - но неясное ощущение опасности не угасало.
И даже светлая откровенность не нейтрализовывала ее.
- Напомни свой вопрос, - потребовал он, окончательно путаясь в своих деструктивных и чужих больных реакциях.
- Я по два раза не повторяю, Уэйн, я не твоя секретарша. Но я могу показать тебе. - холодно прошептал странный клоун в несчастное ухо.
Он попытался встать - готовил давно знакомое хаотичное блуждание по комнате, щедро сдобренное пространными, совершенно бессмысленными рассуждениями - но обнаружил, что не может сдвинуться с места.
Брюс крепко удерживал его, пытаясь только не принимать сочувственного вида.
- Видишь? Ничего не получается, Джек Эн. Теперь ничего не получается.
Никчемный Джокер зарычал от бессильной злобы, походя рванул пуговицы на его рубашке и болезненно впился в услужливо подставленный рот.
Податливое непротивление его еще больше разозлило - разумеется - вот теперь длинные пальцы родили лезвие и белая нательная майка была не слишком ровно взрезана.
Карие глаза придирчиво осмотрели налитые соками мышцы, жесткие, выступающие под кожей словно корни тиса или каштана - дрогнули губы, готовые сложиться то ли в улыбку, то ли в гримасу.
Движение - жизнь, и Брюс одобрительно улыбнулся, ухватывая зубами злобный, ничем ему не угрожающий язык.
Он должен был помочь этому человеку? Он хотел ему помочь? Дать ему что-то, чего он никогда не знал? Отнять это от себя?
Но любой психопат не усваивает свет, обращает его в темноту…
Когда Джокер наконец оторвался от его рта, апогей пограничья был достигнут: подчинить его казалось правильней всего остального.
Это ужасало: снова забылся, вспыхнули злые мысли - он так беззащитен, а значит жалок - и стоило осадить себя.
Брюс тревожно вздохнул, и ухватился повыше поврежденной шеи, попутно жадно оглаживая рубцы Улыбки большими пальцами, надеясь подтянуть опасную пасть поближе.