Горло Брюсу перехватило: он все это прекрасно чувствовал.
- Никаких теней. Кто бы мог подумать, что наш маэстро не сможет понять шутку? Я пошутил. Я знаю тебя. Ты - есть.
Подтверждая его существование, он подобрал пропитанную потом сиреневую футболку, и не менее отмеченные страстью зеленые боксеры, жадно прижимая пальцами влажное пятно предсемени.
На тонкой ткани водили хороводы жирные шмели, и он вдруг почувствовал желание расхохотаться.
Но Джокер был мрачен, и чертовски хреново выглядел.
- Расскажешь, что происходит?
В ответ была только тишина, и бледный, измученный человек рядом выглядел не заласканным при помощи заветных книжных навыков, а словно пропущенный через автомобильную мойку паршивый пес.
Этот незнакомый, мрачный мужчина встал, натягивая белье - бледная подмышка сохранила яркий след поцелуя - откашлялся, не содержа в себе ничего ни от Джокера, ни от Джека Нэпьера, ни даже от злобного клоуна-чудовища.
- Джек? - раздраженно позвал Брюс снова, не умея определить, что конкретно думает по этому поводу. - Я помогу тебе, просто скажи, что случилось.
Вместо ответа Джокер нахмурился, наклонился и подхватил свою рубашку, вскользь касаясь влажного смуглого бедра, на периферии мыслей признанного им как достаточно размягченное.
Прикосновение его немного оживило, но чудовищный секрет беды грозился вскрыться, словно мерзостный нарыв - он этого никак не мог допустить, никогда.
До полной памяти оставался только узкий серп Луны.
Воспоминания наслаивались, как чешуя белой, разумеется гнилой луковицы - начало, пласт, пласт, пласт, реальность; расслаивались - отправная точка, пласт, пласт, конец.
- Черт, Джокер, - попытался привлечь ускользающее внимание психа смятенный Бэтмен, уязвленный чудовищной разницей между своими состояниями - этот бледный человек лукаво щурится, преступный, и он сам цельный и полон достоинства; молчит и каменеет, непроницаемо взглядывая своими темными глазами - и он не может себя понять, злобный и черствый.
- Потом, я не в настроении, - сухо выплюнул чертов клоун, неспешно разыскивая свои брюки.
- Ну уж нет! - потемнел Брюс, почти чувствуя, как подпитывает благодатную почву для раскачиваний. - Не будь таким самовлюбленным. Ты меня не запутаешь.
- О чем ты? - кисло откликнулся несчастный Джокер, сотрясаемый новой ступенью спуска в ад безумия - приступ перетекал в физическую плоскость.
- Ты все прекрасно знаешь, не придуривайся. О чем я? О том, что ты в ужасе, почти в истерике. Это приступ? Я его вызвал?
Тревогу в голосе скрыть не удалось, и Брюс уставился в разозленные карие глаза - Джокер понемногу приходил в одно из самых опасных своих состояний.
Помешанный, использующий разум процентов на сорок, не больше, но Бэтмену об этом знать было совершенно не обязательно - присутствовать при этом было совершенно запрещено, а он приполз в его дом, встревоженный, словно жалкая раненая шваль…
Но он был и правда ранен, слаб, гоним последствиями собственных шуток, а ради иной цели, самой желанной, можно было и потерпеть некоторое… унижение.
Джокер оправил застегнутую на все пуговицы рубашку - пусть не кольца кольчуги, но яркая броня шута, хоть и бесполезная, потому что улыбаться, помня о себе нехитрую, но мерзкую правду было невозможно - и набросил на обнаженные ноги Бэтмена свой пиджак.
- Прикройся, - как можно нахальнее выдал он, но получилось жестко и стыдно.
Брюс впал в плохо контролируемое негодование - это Джокер тут нуждался в прикрывании ног, бесстыдно выставляемых на всеобщее обозрение в килтах медсестер - и мог бы сделать что-то некрасивое..
Но теперь всегда, когда он закрывал глаза, он видел страницы книги, полутьму медотсека, белую кожу, неотличимую от белой ткани - поэтому с трудом одолел себя, резко откинул несчастный пиджак, и протянул раскрытую ладонь, словно подзывая пса.
Оскорбленный Джокер одобрительно дернулся, получая закономерный результат своего гнилого влияния - брови взлетели, в глазах плеснулась темнота…
Натянулась незримая лонжа…
Тишину разодрал истошно взревевший стационар у письменного стола.
Брюс вздрогнул - звук разбудил его от зла - и отчалил к источнику помехи, на ходу влезая в белье.
Джокер, больной и взмокший, все же нашел в себе силы жадно оглядеть шикарную героическую задницу, иронично посмеиваясь над собой.
Спина Бэтмена, Брюса Уэйна тоже была хороша, живая кора - между мощных крыльев застыла горячая роса пота, прилежно намоленная прошедшим часом идеального противостояния - обточенная волей и сотнями женских ладоней, покрытая рельефом шрамов - ножевых, от мечей и картечи, многочисленными следами от зубов животных.
Особенно выделялся кривой рваный кусок у левого бока, нечитаемый и прекрасный: его бьют только в спину - его любимый город, драгоценные люди. Завтра это покажется смешным, как и многие дни прежде. Это будет забавно.
- Просто ложись спать, - против воли выдал Брюс, не оборачиваясь, медля у телефона, стыдясь опустошающего равнодушия и неоправданного, непрочного доверия. - Не вздумай уходить в таком состоянии в город.