И пришел ему на помощь, не став делать лицемерных жестов, а просто прямо продолжая протягивать руку обращения.
- Я так давно не был на родине, и теперь собираюсь наверстать упущенное.
Впрочем, рука и правда была протянута, и Брюс крепко пожал ее, пораженно чувствуя почти женскую мягкость кожи и недостаточный ее тургор.
Ему на мгновение стало грустно - в лихорадке своих нестандартных будней он забывал, что время, этот безжалостный убийца, расточает их дух и владеет их телами.
Когда Томми мягко подтолкнул его за плечо к столику в полутьме примыкающего к ресторану бара, он ужаснулся себе, как и многие дни прежде: он просто не способен радоваться?
Его единственный друг тут, а он думает о смерти, чертов социопат…
- Ну что, ты к нам надолго?
- Навсегда, Брюс, навсегда. Займу свое место в нашем городе.
Брюс вежливо кивнул, все еще отстраненный своей реакцией, и ухватился за свой рукав, слепо изучая циферблат Брегета.
- А как твои родители? - ляпнул он, и недовольно застыл: разговор слишком быстро потек к его собственным родителям.
Он и забыл, какую бешеную боль вызывают разговоры об их смерти.
- Прости меня, - вдруг проникновенно выдавил из себя Томми, и взглянул прямо и твердо. - Правда. Не знаю, почему я не приехал раньше. Почему не позвонил тогда…
Воспоминания о “тогда” широко развернулись, распластались, раздвинулись.
Брюс, стремительно впадающий в нежнейшее и беззащитнейшее из своих состояний - меланхолию - только успел разомкнуть губы, как понял, что все это время их ничего не разделяло - все преграды он себе надумал.
- Я не… Спасибо. Спасибо, для меня это очень важно.
Натяжение момента могло бы смутить их, но тут мимо прошла хорошенькая официантка, и Томми весело проводил ее низ долгим взглядом.
- Хороша! Так бы съел! - бодро взвыл он, стреляя глазами. - Ну что, Брюси, махнем по бабам?
- Прости, я пас, - немного поостыл Брюс, между тем чувствуя, как губы снова трогает искренняя улыбка.
- Тут поблизости есть одно местечко… - комично зашептал друг.
- Знаю я это место, ты забываешь с кем…
Они беспечно засмеялись, выглядя так, словно не было этих лет; впрочем, Брюс умудрился в третий раз слить алкоголь в стоящее поблизости кашпо с красавицей-алоказией.
- Напомни, почему мы не идем? - вдруг с интересом спросил Эллиот, и анонимный трезвенник неловко усмехнулся.
Хотя, и правда, почему?
- Нет желания, - обнаружил он, и с ненавистью посмотрел на чертов новый, услужливо подставленный стакан с виски, неизменный атрибут всех мужских встреч. Почти всех, за одним только уникальным исключением…
Он вспомнил, как соки подземелья развязали его язык, и помрачнел.
- Послушай, - подмигнул ему Эллиот, понимающе взглядывая своими мечтательными болотно-зелеными глазами. - О, нет, пару минут: чресла Брунгильды вернулись. О, чудесная! Я готов. Сделать вам… Заказ.
Старина Томми махнул официантке, так поразившей его воображение, и пустился в не самые ловкие ухаживания.
Брюс умилился, стараясь, впрочем, не показать этого.
Может, они и накинули четверть века с последней встречи, но глядя в эти глаза, он видел того мальчика, равного верному другу - языкастого, отчаянного, близкого.
Если постараться, можно было вспомнить, каким он сам был - добродушным? Пожалуй… О, он был так открыт, так счастлив. Весь мир казался ему домом, и единичные грозы вроде того неожиданного, обидного удара, только подчеркивали, как…
А потом тот мальчик погиб рядом со своими родителями.
- Брюси, ты там в сознании? Перебрал? - попытался привлечь его внимание Томми, и он сделал лицо попроще.
Четвертый-неразбавленный достался алоказии, но разве нужно это знать старому другу? Зачем?
Он попытался определить, как должен чувствовать себя от почти литра сорокаградусного, поленился уделять этому много времени, и стал уповать на имидж алкоголика.
- Боже, Томми, да мне это словно пятичасовой чай, - невозмутимо выдал он, следом вспоминая, что настоящий алкоголик, может, и держится дольше, но пьянеет на первое время быстрее.
Не так уж и важно.
Он покосился на Эллиота, безуспешно пытаясь справиться с восторгом от его присутствия. Это было так важно - о, он не тешил себя надеждами на настоящую дружбу, просто немного нормального человеческого общения…
Никто не равняется Брюсу Уэйну, и дело было вовсе не в положении, хотя и эта граница была высока и крепка. Никто не содержит ничего от него - он нескромно печалился о невстреченном героизме; высокомерности власть имущих и серости большинства; простота и сложность тоже не познавалась им через других людей…
Со своими любимыми наставниками - Альфред, Гордон, Фокс - он был так же разделен, не мог дать им знать всего о себе - очень многого - не желая их разочаровывать. Как он мог? Это было так важно…
- Пятичасовой чай, Брюси! - захохотал Томми. - Как там твой старичок?
Брюс пустился в вежливое обсуждение собственного дворецкого, косясь на пятый стакан виски; поднял его, но пить снова не стал.
Томми разбудил в нем надежду.