Неудачная шутка (СИ)

- Тебя зовут Роберт Форд, - решил проигнорировавший мусорщика Джокер, укладывая свою фиолетовую руку на покатое плечо странного силача. - Робби, ты ведь мой мальчик? Так вот, делай все, что я говорю, а я в ответ сделаю тебе имя. Обнимемся? Нет? Даже если мне та-ак грустно и одиноко? Все равно нет? Стеснительный. Ладно, пошли.

Он развернулся и отправился вверх по улице, устало горбясь, мерзлявый, иззябший, непроницаемый для тепла, охлопывая себя по бокам в попытке согреться, устремляясь через арку, через проулок, пропахший пусть чистейшей и влекущей дождевой сыростью, но и ядовитой, кислотной мужской мочой, стреляным порохом и гниющими овощными очистками.

“Робби” поспешно отправился за ним, так и не издав ни звука.

Джокер одобрительно скуксился, лениво следя за преданно мельтешащей по асфальту серой тенью.

Дождевые капли прошивали его почти насквозь, стуча по шерстяной фиолетовой шкуре спины и обтянутой бледной, мертвецкой кожей шее, состоящей лишь из сухих позвонков - он чувствовал на себе взгляд, и знал, что эмпатия состоит в ловле и обработке чужих намерений, их желаний, их мыслей: что они видят вместо него? Чего бы они видеть никогда не хотели?

- Он говорит: “Потому что брал?”. Брал! - пожаловался он своему молчаливому сопровождающему, когда они достигли угла улицы, и тот заозирался в поисках кареты для своего нового господина. - Я брал? Я?! Да я побирался! Будто я мог что-то у него отобрать. Возьми тачку с индусом, ирландцы с нас шкуру спустят. Слушай, а ты правда немой, или у тебя голос как валторна, и ты пытаешься это скрыть? Было бы неловко. И чем это так мерзко все время пахнет…

- Правда. Немой. Озером, - басом информативно успокоил его кроткий наследник Джесси, и бродячие кошки, вдумчиво изучавшие мусорный бак неподалеку, прыснули в стороны, испуганные мерзким низким хохотом, грохнувшим из злодейского горла.

Грохотала ночь, занималось утро.

По дороге Джокер представлял себе, что чувствует такой же гениальный мастер, как он, не лишенный себя, когда приходит время уползти в свою нору побежденным, но не смог, остановился только на ленивой мысли о обязательном завтраке, должном помочь ему обрести двухсот килограммовую форму.

- Фейерверки взрываются, - сонно объяснял он окаменевшему рядом то ли от ужаса, то ли от подобострастия плечу Робби, рыгая от тошноты, и даже глаз не разомкнул, - шум, суматоха. Обычное дело.

Наказывая себя за обман, зачатки чего-то самокритичного, выраженные все в том же ярком недовольстве собой, он оставался смиренен: он все так же, как и прежде, стремился только к одному - выполнению всех своих желаний, сиюминутных и грандиозных, пусть редко, но самозарождающихся в его бесплодной пустыне внутренностей - даром, что всеми этими импульсами обычно было желание унять гнев и омерзение - и не в добрый час бывало, что утолялся этот гнев волевым усилием, требующим в последствии еще большего откупа.

Самым большим достоинством этой берлоги был стационарный дисковый телефон, принадлежащий, как и каморка, Готэму - очень удобный, развязный, как шлюха, весело переносящая хламидии: сказал слово, и оно прозвучало в каждом уголке города.

То самое достоинство теперь трезвонило, и Джокер вальяжно снял трубку.

- Не знаю, что должно быть, мистер Гаер! - сказала трубка добродушным женским голосом с явственным китайским акцентом. - Была вечеринка в жилище. Большая машина, оконный свет, девушки в бассейне. Кто был - не знаю.

- Ты уволена, - прошипел он, и бросил трубку, но успел еще услышать, как в динамике облегченно смеются.

Все, значит, прошло зря - хоть и усилия титаническими не были, его вдруг накрыла ярость.

Первым делом он разбил ростовое зеркало - просто зачем-то ухнул кулаком в его гадкую, пыльную, мутную рожу, не жалея под бинтами переспелую корочку ожога.

Осколки не выпали, не повредили его, только прорезали кожу перчаток - но он вдруг испугался ранений, своей крови, любой открытой раны, и устыдился, стремительно разрушаясь от этого чувства - не страха, а новоприобретенной заботы о стерильности - и если раньше он был рад стыду, как ростку и зародышу, то теперь он его ненавидел.

От угла у двери Робби явственно разил чем-то странным, вроде тревоги.

- Знаю, сынок, знаю. Иди погуляй, у папы проблемы на работе. Возьми вон бумажонку с адресом, найди одну интересную бабенку. Следи за ней так, чтобы никто не замечал! - визгливо отослал он новоприобретенный человеческий ресурс, и тот испарился.

Джокер еще полчаса чувствовал на спине его внимательный взгляд.

За каких-то сраных полчаса он разнес в щепки все свое самое обустроенное убежище.

Шатаясь, словно упругий маятник с низким центром тяжести, он рыскал по своей запыленной норе: Бэт злорадствует, должен был уехать, вместо этого кувыркается с продажным мясом в крытых бассейнах.