Неудачная шутка (СИ)

Мучимый его губами Джокер сглотнул, усиленно прогоняя тошноту, и на это привычное действие ушли остатки контроля.

Когда-то давно, сперва, ему казалось, что это будет выглядеть совершенно по-блядски - как он хотел, чтобы это было так! - но Брюс не оправдывает вообще никаких ожиданий, и подходит ближе, когда надо бежать, протягивает руки, когда надо стрелять, прижимается теснее, пачкается, сосет, укладывает за щеку, высекая влажные звуки - и почему это выглядит так глубокомысленно?

Пусть все ускользало, и пустота сосала диафрагму, но пальцы пронзали грудь, а рот принимал в себя снова и снова; язык лакал, выводил вязь мазков, дрожал воздух, струилось время, хрипели легкие…

Видеть его таким нестерпимо, но на деле серебро привычно сталится, только поблескивает, когда совершается самое эффективное движение - когда плоть дрожит, тает соками физических плоскостей.

Но кипит кровь, и блаженное ничто надвигается так неумолимо…

Поэтому он назвал его имя - Бэтмен, или какое-то другое его личное наименование.

- Брюс.

Не подозревая о неожиданных последствиях его действий, Брюс подался ближе, оглушенный этим шепотом.

Его посетила судорога удовольствия такой силы, что почти подбросила его на месте, и он застонал вхолостую, почти неслышно, сжался и расширился одновременно, пылая, но жесткая рука легла на его щеку, протолкнула два пальца в рот, будто ему не хватало там чего-то, и он тяжело вздохнул, успевая еще совершить два последних быстрых полупоцелуя бесстыдной фаллической конструкции.

Другая рука легла на его затылок, властно и жестоко вдавилась поврежденными пальцами, словно надеялась остановить…

Но больше он не мог по-другому - прощания с кем-то навсегда, бессильные, пустые ночи, могильные тени, переломанные кости, страшный шепот внутреннего монстра - все это лишало его иллюзий: никто не знает, только этот человек - кому еще есть до него дело?

Под его руками его собственный, личный хищник щурил медные глаза, выключенные непрочным рассудком.

Страдая с раззявленным ртом, будто последний пес, Брюс попытался сдвинуться, осуществить жаркие ритуалы - посасывания, растирания, вылизывания - но Джокер мешал слишком качественно: и по подбородку текла его собственная слюна, которую он не мог контролировать - тождество, утешившее его, потому что было, без всяких сомнений, время для насилия: ужасное склещивание, и спровоцировал это он сам, причинил чужой гордости боль…

Он чувствовал кое-что похуже ненависти, так знакомой ему при их столкновениях - чем он жестче был, тем больше размягчался Джек Нэпьер, и наоборот - и он на самом деле чувствовал исходящее от белого тела отвращение.

Но он использовал последний шанс, поднял опустившиеся было руки, и приложил пальцы - руль, бэтаранг, перьевая ручка, свеча зажигания, вызов сервиса - на оскаленный в гримасе изуродованный рот.

Хватка ослабилась, и он подключил онемевший язык, прилежно потирая размягченный член, почти взвывая от его пряного, острого вкуса; от горького, травяного запаха, пропитавшего обрамляющие его волосы…

Разгладил дуэтом указательного и среднего пальцев центральный шрам - не единственное, но драгоценное украшение этого лица - проскользнул к зубам, постучал в глубины, прогоняя тризм, совершил смелое круговое движение…

Вложил пальцы дальше, нащупал язык, потер…

Руки Джокера обессиленно упали.

В горящей темноте явственно прозвучал низкий стон. Приподнялись белые бедра, скованные перемычкой брюк, задрожало твердое тело, запрокинулось безумное, прекрасное лицо.

Брюс последовательно ослабил боль мягким рассасыванием многострадального органа, не умея сдержать гримасы верности, выгладил горящие бедра, живот, плечи, и только потом избавил абсурдно сводящего его с ума безумца от сжатий и опасных прикосновений.

- Джек? - прошептал он в темноту. - Джокер?

Джокер совершенно непохоже на себя тяжело вздохнул и не ответил.

- Все нормально? - поднажал Брюс.

- Не-е.

- Я причинил тебе боль?

Темные глаза, прежде печально прикрытые в судороге болезни, возмущенно заблестели, но все вдруг стало прозрачным, словно ту самую неведомую грязь прибил к асфальту мощный ливень.

- Ты. Чертов. Псих. Уэйн. Я предал тебя, - сипло выплюнул Джокер, неосторожно подтверждая и свой ущерб от последней встречи, когда он получил урон, профилактически нападая на так злящую его гигантическую плоскость бэт-благородства, на безупречную гордость и сверкающие глубины терпения и доверия. - Я предам тебя снова. Боль? Совсем наоборот…

У его коленей явственно змеились красные, в полумраке слишком темные полосы от диких плясок, словно путы одежды были жгутом или веревкой.

И этот след хрипоты в его голосе значил больше, чем его разящий нож - Брюс был свидетелем момента, когда лезвие направилось на плоть впустую, поэтому знал всему этому цену, и потому только улыбнулся и под шумок избавился от фиолетовых брюк, преступно облегающих твердые белые бедра, украдкой прикладываясь поцелуем к локтевой выемке на клоунской руке, почти брошенной хозяином, почти позабытой, губами исследуя желанное тепло под тонкой тканью рубашки.