Он знал, что ошибся на ее счет, и радостно пустился чувствовать себя виноватым.
И развлечения снова обратились работой, а за углом он обнаружил ускользнувшую Алису: так было еще лучше, так - преступник и герой - было правильно, и он воспрял, наливаясь кровью, выпрямляя плечи.
Она желала его руку, поэтому он немедленно оказался готов предложить ее; точно так же, как в десятке раз до этого.
- Тебе это не кажется странным? - снова вопросила она, и ее тягучий, нежный голос отозвался от стекла, чудесный, звонкий, чистый.
- Ты что-то хочешь мне рассказать? - ласково спросил он, окончательно размягчаясь, потому что видел, как она добра - на самом деле видел, верил, превышая презренные уровни обыденности.
Существовать можно было только так, иначе ничего не имело смысла.
- Хочешь исповедей о нелегкой женской доле? - неожиданно печально выплюнула волшебная первая встречная. - Я не так глупа, чтобы досаждать толстосумам своим нытьем.
- Я для тебя не просто… толстосум, верно? - мягко перебил ее печаль Брюс, чувствуя блаженный подъем, и не тайны и загадки теперь тревожили его грудь: реальность, так долго неуловимая.
- Вот черт… Верно, - досадливо призналась она, и закусила до крови губы: через потертый их особенным разговором рубин помады на сочной бледности губ выступила алая капелька, и Брюс помрачнел, без колебаний протягивая руку, чтобы стереть ее большим пальцем. - Слушай, а ты хорош в этом. Во всем. Так хорош, что даже плох. Не знаю, нахера мне все это надо, но, послушай: просто не увлекайся. Знаешь, чего я хочу верно? Нет, это повыше, глупый. Еще выше. Да, именно этого. Я не всегда такая, но мне подпалили хвост…
От картинного движения рукав его свитера сдвинулся, соскользнул, слишком тонкий и легкий, показал рубец от японских приключений, свести который помешали лень и бурное течение прошлой, прошедшей навсегда жизни, и он поймал заинтересованный взгляд, пускаясь в ленивое сочинение фальшивой истории о его происхождении: автомобильная авария прекрасно подойдет, как и всегда - ложь, привычно отлетающая с его губ для каждой женщины, даже если эта - от всех отлична.
- Оригинальные часы. Странные. Такие… дешевые, - легко промурлыкала она, игнорируя шрам, снова удивляя его, теперь в срезе напускного сребролюбия. - Тут ты меня удивил.
Брюс неопределенно хмыкнул и шагнул поближе.
Налитые лианы ее гибкого тела отозвались, перетекли в плавном жесте белые руки, укладываясь на бедра, каряя печаль прикрылась пушистыми ресницами: открывалась истина.
- Это подарок, - послушно отозвался он, пристально рассматривая ее. - От друга.
Окутанный раздражающим дымом, гоном охотника - бурным, правильным возбуждением - нормальность была так близка, осталось только снова, уже окончательно протянуть руку - Брюс приветствовал долгожданную судьбу, и снова, также, как когда впервые увидел ее - нескромно подумал, что их дети будут самыми красивыми людьми в этом городе.
Вне зависимости от всего неприятного, пусть и преодолимого, он знал, что у нее есть права на ответное движение.
- Друг - это прекрасно. А я совсем одна и есть только… Единственный путь с двумя поворотами, - ее внимательные глаза осматривали его с плохо скрываемой жадностью - будто в сокрытии чего-то основополагающего вроде верного влечения была нужда, был смысл. Желанная реакция, чего скрывать, проливающая питательный бальзам на его исстрадавшееся самомнение; что-то, что лежит в основе мироздания: лунные, дикие игры прикрывали брачные клятвы, обещания нежности и подчиненности, почти рождали осязание лепесткового, влажно обволакивающего лона.
Дева в беде, преследуемая дева; дракон, угрожающий ей - как не встать на место рыцаря? В финале его ждала бы награда.
Возможно, долгожданный сын и правда еще никогда не бывал так близок - что-то первобытное вспыхивало, стоило ему пуститься в не слишком скрытное разглядывание ее белейшей кожи.
Опасность окончательно раздразнила его.
Дипломированная - о, наверняка - обманщица, она явно пребывала в странной растерянности: длинные, хищные коготки-ногти, приятно закругленные овалами, покрытые полупрозрачной темно-зеленой, почти черной глазурью лака, таинственно напоминали облизанные Мексиканским заливом бутылочные стеклышки - но временами они слишком сильно впивались в сигаретный фильтр в каком-то экзотичном, уродливом движении, густо отдающем женской колонией.
Разве мог этот некрасивый, раздражающий жест быть предумышленным? Нет, она давала слабину, и причины этому оставались также туманны, как его нынешнее явление в маске, даже если доспехи он с собой не прихватил.
Готовый ради нее шагнуть в пасть ко льву Брюс предпочитал думать, что все это смущение из-за близости его тела, не желая думать, что ему не верят.
- Ты ведь и правда Бэтмен… - вдруг поняла она, и ее глаза вдруг приняли то выражение, что он видел в глазах Крейна, когда тот пыжился что-то получить от него.