Неудачная шутка (СИ)

- Имя он… себе… взял, - кашляя в паузах до рвотных позывов, выдавил он, подмигивая застывшей на стене акварели, так надежно скованной крепкой клеткой багета, что Миссури на ней прекратила свой бег. - Ч’ужое. Так звали его отца. А прозвище он получил тут, и стал мной. Не сразу, через часок-другой: в первом же баре, налившись в сраку джином. Раньше он никому не позволял замечать ту херню, что у меня с лицом, сразу резал. Не умел оценить нормальную шутку, был слишком молод. Ты прав, это было скучно. Он был скучный, посредственный, не знал, чем себя занять. Не настолько хорош, чтобы его слушали важные шишки, непригляден, совсем не интересен. Он не знал, что можно просто попросить, он не стал бы и требовать. Все были не правы, все ошибались, а он мог только стоять и смотреть.

- Как это случилось? - напряженно спросил его пристрастный дознаватель, часто дыша: динамик передавал это злобным пыхтением. - Как он стал тобой?

Джокер стал донельзя лукав и томен.

- Он проводил слишком много времени наедине с собой, - весело признался он. - Хреновая компания. Но он узнал другого человека: случайно наткнулся на его существование в третьесортном таблоиде с родины. Мм. Не уверен, не помню. Но в той гр’я-азной газетенке он нашел интересные картинки… По очевидным причинам тот незнакомец предпочитал быть в курсе, как журналюги, одна из самых отвратных армий всего того воинства, что он ненавидел, извращают правду. В их лжи много настоящего, они ничего не умеют от него скрыть, - он улыбнулся так очаровательно, что Брюс застонал, наконец осознав, что все, все - конец: он почти мертв, подыхает, как собака, и тот взгляд, так равнодушно брошенный, был для него последним. - Чего-то настоящего ему и не хватало.

- В газете, которую ты тогда читал, на соседних страницах был и Бэтмен, и хозяин Палисайдс? - догадался Эллиот.

- На одной, - захихикал Джокер, щурясь от счастья, и у его глаз разбежались четкие в трещинках грима лучики морщин. - На одной странице: Бэтмен - ряженый клоун, блеяли они, Брюс Уэйн совсем сдолбился, вот так там было написано! - приступ хохота сразил его, и он стал говорить невнятно. - Брюс Уэйн совсе-ем сдолбился: вываливается в несознанке из какой-то итальянской колымаги, в одной руке сиська светленькой шмары, в другой - пизденка негретяночки, а глаза у него… о, его глаза… можно сталь резать!

- Ты решил, что это головоломка? - уточнил Эллиот, прилично в этом промахиваясь.

- Нет, - снисходительно к его глупости фыркнул Джокер, и стало понятно, что он снова просто издевается, и дальше последует праздная история о появлении шрамов. - Головоломка? Загадка? Я так не думал. Я вообще мало думаю. Просто… не знаю, как сказать тебе… - он замялся, посмеиваясь. - Мне кажется, таблетки, которые мне прописал врач… много, много разноцветных таблеток… как странно на меня действуют…

От смеха он стал совсем бешеным, но Эллиот уже его не слушал - даже спектакль от признанного мастера абсурдизма не смутил его, будто он был тверд и уверен в том, что правда на его стороне.

- Слышал, Бри? - восторжествовал он, прикладывая грязно оскорбившую смешливого преступника руку на матовый и антрацитовый бэт-символ на своей груди. - До тебя его не существовало. Он создал себя для тебя, сильно, да? Ты понимаешь, что это значит? Точнее… Понимаешь, что это не значит ничего? Джокер - фикция. Он сам это признал! Есть в этом мире что-то более отвратное? Ты просиял в гордыне, притворившейся бескорыстным добром, и на этот знак закономерно потекло дерьмо, со всех щелей потекло, хлынуло - разбирайся, тебе же это так важно! Тоже думаешь, что это ирония? Но его рождение даже не предложение в ответ на спрос: он пожалел тебя, он был тебе необходим и вот, однажды он откликнулся! А она… она умерла, чтобы ты не забыл его никогда, узнав. Не посмел позабыть.

Все так же мучимый фантомами образами Брюс поднял голову, осмотрел его внимательно и строго, и морок, старательно наводимый на него с посильной помощью печального подлеца с взрезанным лицом, рухнул, развеялся.

- Много болтовни, как и всегда, - глухо выдавил он, неуверенный, что может продолжать держать лицо: на белой коже вспухал отвратительный бордовый след, кривились губы, дрожали тонкие клоунские веки, изрезанные губы проводили в атмосферу разочарование, которого Брюс Томас Уэйн не хотел никогда вызывать - и в горле высыхало само собой.

Эллиота его ответ не удовлетворил.

- Болтовни ему много. Сука, - проворчал он, с размаху впечатывая кулак в клоунский кадык - раздался недвусмысленный хрящевой хруст, и избиваемый пленник снова закашлялся. - Ну во-от. Сломал, что-ли? - протянул он, оглядывая диспозицию. - Прости, друг. Но ничего страшного, у меня тут все схвачено.

Это, увы, было так.

Брюс замер, чувствуя, как виски предательски обильно покрывает пот - ничего не изменилось, он бродит по кругу: все те же муки, все та же привязанность, все та же ненависть и никакого просвета…

Что-то значит? Не значит ничего?