Она заходит, слегка теряется перед стулом, что стоит близко ко мне, но садится. Наверно притворяется. Что-то не помню ее на лекциях. Может, была от силы пару раз. А если не ходит на лекции, значит, занимается чем-то более интересным. А точнее — прожигает жизнь: пьет и трахается. И что хочет от меня? Я сейчас не в настроении выслушивать очередную муть…
— Владимир Ярославович, я к вам на пересдачу. Меня на экзамене не было. В деканате дали допуск, и сказали идти к вам.
Не хочется разговаривать. Хорошо бы щелкнуть пальцами так, чтобы она растворилась, исчезла. Но даже если бы получилось, не факт, что хватит намерения щелкнуть пальцами…
— Приходите в назначенный день пересдачи, — медленно говорю я.
— Но к тому времени меня уже отчислят. У меня пять долгов было. Я все сдала, вы один остались. Мне нужно сдать!
Говорит с напором, уверенно. И тут я вспоминаю, как на первых парах грубила, как презрительно смотрела в коридорах. Как-то шел из буфета, неся булки. Она стояла с подругами у подоконника. Они любят так постоять, посплетничать. Увидела меня, что-то стала говорить товаркам, громко смеяться. Только что пальцем не показывала. Какое забавное зрелище: Веригин несет булки.
Сколько всего было. Точно. А зовут ее, кажется…
— Напомните, как вас зовут?
— Кристина Гордеева.
Точно, Кристина. Christy, are you doing okay? Вот, значит, какие гости ко мне пожаловали. Только плевать… На всех. А уж на какую-то Кристину и подавно. Плевать на отчисление, стрессы и все подобное. Все равно все умрем. А при таком раскладе какое-то отчисление значения не имеет. При таком раскладе значения не имеет ничего…
— Идите домой, Кристина, — говорю. — Я устал, и слушать вас не хочу.
— Хорошо, Владимир Ярославович. Только сначала поставьте мне оценку. И я пойду, не буду вам мешать.
Как неохота провоцировать и отвечать на наглость в таком состоянии. Я как рыба, выкинутая на берег, что уже не может шевелиться, смирилась с тем, что моря больше не увидит. Иди домой, Кристина!
— Я не буду у вас принимать, — говорю устало.
— А кто будет?
— Никто…
Мне плевать на все. В этот момент не хочется плясать вокруг Кристины. Не дождется. Сейчас я не стал бы плясать даже перед хорошей девушкой, не говоря уже про эту сучку.
— Я сейчас пойду в деканат, и на вас пожалуюсь! — напоминает она о себе.
Напугала, блин.
— Идите. Можете идти куда хотите и делать все, что посчитаете нужным. Мне плевать…
Кристина начинает злиться. Это читается на лице. Только какая разница? Мне нет дела до гнева какой-то Кристины. Да пусть она хоть лопнет от злости.
— Владимир Ярославович, вы не имеете права говорить со мной в таком тоне!
— С чего вы взяли, — интересуюсь я. — С того, что вы студентка. Или, может быть, с того, что вы девушка? Вот что, Кристина, идите в сад! Вы на лекциях что делали? Тогда вам не было дела до препода. А сейчас вдруг опомнились? Надоело.
Кристина опускает глаза. Но отвечает:
— А вы что на лекциях вытворяете? Студентов оскорбляете, высокомерно себя ведете. Да вас половина университета ненавидит!
Удивила, откровенная ты моя. Я сам себя порой ненавижу. И ничего, живу.
— Все, надоело. Идите, Кристина, жалуйтесь.
Я итак здесь уже на птичьих правах. Все больше радости в глазах Воблиной, все меньше шансов продолжить карьеру препода в филиале. Отступать незачем. Менять что-то поздно. Тем более, расшаркиваться, метать бисера перед свиньями нет желания.
Кристина замолкает. Думает. Потом спрашивает:
— Так вы не поставите, Владимир Ярославович?
Ну, что ей ответить. Да, конечно бы поставил. Только зачем? Ничего значения не имеет. Все пресно и пусто. Сам не замечаю, как начинаю говорить вслух:
— Все пусто и пресно. Мои действия ничего не изменят. Пойми, Кристина, это все фигня. Как в том фильме, помнишь, он называется Японский городовой. Главный герой там был прав: все вокруг фигня.
— Так поставьте, и все! — говорит Кристина. — Больше меня не увидите. Это просто.
Я удивленно смотрю на Кристину. Она комментирует мои мысли? Ну, дура! Во мне вскипает, буквально загорается ярость. Немотивированная, горячая, отчаянная. Перед глазами Кира в нашу первую встречу. Красивая, свежая, солнечная. Исчезает. Остается только Кристина, что смотрит нагло.
Ярость! Как ты можешь? Не уходишь. Пошла вон!
Не уходит. Как и злость. И вместе с ней, исподволь, незаметно, приходит желание. Такое же злое и яростное. Я хочу Кристину, хочу сильно, до потери пульса. Хочу жестко, так, чтобы искры из глаз. Сейчас больше ничего не нужно, ничего не имеет значения. Только она, что довольно скалится на расстоянии вытянутой руки.
— Пошла вон! — кричу я, теряя контроль, в последней попытке избавиться от наваждения.
— Да как ты смеешь! — огрызается Кристина.
— Что?! Что ты сказала?! — кричу.
— Что слышал! — кричит она. Лицо раскраснелась, в глазах отголоски моей злобы. — Урод!
Кристина вскакивает со стула. Я не сдерживаюсь, одной рукой хватаю за шею, другой — за грудь. Успеваю заметить удивление, что занимает почти мгновение. Она подается на меня, и впивается в губы, размазывая помаду.