Неудачник

Серега жил по принципу «Все принадлежит мне!» Он смог подняться на ноги, сколотить организацию, взобрался на вершину жизни. Он с презрением смотрел на окружающих, он был выше. И пал от руки простого преподавателя. В один миг слетел с вершины. Но, падая, успел схватить меня. Утащил вниз почти с подножия. Такова жизнь.

Я пью крепкий чай, заедаю бутербродом с колбасой. Я думаю о месте в жизни, что удалось отхватить. Вспоминаю борьбу, с колыбели. И с каждой минутой кажется, что все было зря. Тщетно. Вся короткая жизнь видится одним затяжным падением. Что-то появлялось ненадолго, и тут же исчезало. Не за что ухватиться, нечего принять за фундамент. Когда падаешь, ничего не остается.

Все мы так падаем, думаю я. В разной степени. И каждому не за что ухватиться, потому что все вокруг — ничто. Предметный мир — лишь погремушка для ребенка, чтобы отвлекся, на время престал плакать. Все эти милые безделушки, от колец до вилл в теплых краях — всего лишь фетиши, погремушки, что призваны успокаивать, как-то закрывать от неминуемой смерти.

Ты все равно умрешь, но, когда есть все, или хотя бы часть из общепринятого набора, кажется, что смерть может не достать. Не заметит человека в склепе ненужных вещей. Поэтому ты работаешь, покупаешь, потребляешь. Ты бежишь от одного фантом к другому, стараясь доказать себе, что все не так плохо.

Плохо, реально плохо. Или, по крайней мере, никак. Ничего нет, и есть все. Две противоположенные точки на прямой твоей жизни. И ты, уже ближе к конечной. Но это всего лишь точка, за которой множество других. Так и бредешь всю жизнь, не осознавая, что конечной точки не существует. Несмотря на конечность.

Что-то я запутался. Любовь, месть, смерть, все смешивается в одну серую кашу, что именуется сейчас моей жизнью. Я умудрился попробовать всего, но ничего не удержал. Может быть, позвонить Кире? Или еще раз нагрянуть к Насте? Без разницы, ничего не хочется. Почти ничего.

Лишь время от времени тянет вернуться к подъезду, хотя бы мельком увидеть, что там изменилось. И еще очень хочется узнать, обрисовывали ли тело мелом? Или так делают только в плохих голливудских фильмах? А может быть, вход оцеплен, рядом с гильзами лежат черные в белую полоску линейки, тело прикрыто полиэтиленом, а вокруг ходят эксперты в белых халатах, масках и зеленых резиновых перчатках? Хотя так быть не должно — прошло уже больше недели.

И все же иррациональное стремление вернуться побеждает. Когда становиться совсем невмоготу, я надеваю одежду, что почти никогда не носил, выхожу из квартиры.

На улице ничего не меняется. Здесь прохладно и свежо. Все те же бабушки сидят у подъездов, все те же дети играют в песочницах и качаются на качелях. Их мир не рухнул, не разбился на куски. Они сохраняют себя, потому что никогда никого не убивали. А я — убил, и теперь хожу босиком по осколкам, силясь найти след, что стерся в крови миллионов тех, кто прошел до меня.

Иду к тому самому дому. Кажется, что все вокруг знают, что убил я. Каждый встречный смотрит осуждающе, но никто ничего не предпринимает. Может быть, это и есть то самое пресловутое право сильного? Но теперь от силы ничего не остается. Лишь усталость.

Я медленно бреду по знакомым улицам. Сворачиваю к стоянке. Через пустырь иду к дому. Здесь ничего не изменилось, только светит солнце. А так — все те же деревья, машины, люди. Я медленно иду к нужному подъезду. Пересекаю игровую площадку, сажусь на скамейку. Очень страшно. Кажется, что сейчас появится засада, схватит и на кистях застегнуться замки наручников.

Но ничего не происходит. Все так же светит солнце, играют дети. Я смотрю на крыльцо подъезда. Там ничего нет. Даже следов крови. Но я смотрю и смотрю. А перед глазами ночь, тяжелое биение сердца, кровь и глаза Сереги. Я как будто нахожусь там, перед последним выстрелом.

— Закурить не найдется, — раздается рядом.

Я почти подпрыгиваю от испуга. Еле сдерживаюсь, чтобы не закричать.

— Не… нет, — говорю севшим голосом.

Рядом на лавку садится мужичок лет сорока, какой-то помятый, небритый, с синяком под глазом.

— Ну, бывает. Ты ждешь кого-то?

— Нет.

— Да, не напрягайся ты так. Я просто всех здесь знаю, могу подсказать че почем.

— Нет, я просто устал, сижу, отдыхаю.

— Бывает, — говорит мужик спокойно. — А ты знаешь, что сидишь почти на месте преступления?

Я вздрагиваю. Блин, как он мог раскусить?

— Да, не бойся, парень, все нормально. Оно произошло уже больше недели тому.

— И что случилось, — спрашиваю я не своим голосом.

— Да, блатного одного убили. Бандита нашего, Серегу. Да, прямо у подъезда и положили.

— Дела… — говорю я, стараясь, чтобы получилось естественно.

— А то? Так ты представляешь, — говорит мужик, затягиваясь «Примой». — Его ведь не менты забрали.

Как не менты? Ведь должны были услышать люди, вызвать милицию. А там все по форме: протокол. Изучение места происшествия, тело в морг.