Неудачник

Дальше — обрывки. Помню, как пытался звонить Саше, жаловаться, говорить, что она плохо со мной поступила. Помню слезы, что неприятно щекотали щеки. Помню отчаяние и страх, что уже не выбраться, не увидеть солнце. Страх, что погнал из клуба в ночь: без куртки, денег, почти без сознания. Помню, как падаю в сугроб, и еще долго лежу, свернувшись калачиком, пока не появляется непонятно откуда взявшийся Паша с курткой, садит в машину. Из колонок качает, окружая, тревожный речитатив:

Мысли комком, время бить фарфор,
Нервы зажав в ладонь, — лучшее на потом.
То там такт в такт, то там тон в тон,
Играем с судьбой, и каждый из нас обречен…

— Кто это читает? — спрашиваю Пашу.

— Lissen2. Из Новосибирска.

— Зальешь на диск?

— Хорошо, металлер, — говорит Паша, улыбается.

Пока едем, словно повисаю в тумане, не чувствую тела, не отмечаю пространства. Только в мозгу, как пульсом, звучат слова сибирской команды. И становится немного спокойнее. Я опускаюсь ниже, я теряю, я страдаю. Но сейчас, в машине Паши, чувствую некое удовлетворение от свободного падения: вниз, во тьму, печаль и отчаяние. Да и не с таких уж высот падаю, чтобы пытаться вернуться.

Дома падаю на кровать в одежде, укрываюсь одеялом, и еще долго лежу, но не могу уснуть. Иду в туалет. Из зеркала смотрит кто-то другой, незнакомый, и страшный. Смотрю на него. И вдруг начинаю плакать. Плачу, как в детстве, и не могу остановиться. Так и засыпаю: привалившись к стене, в неудобной позе, плача, и до беспамятства вглядываясь в заляпанное зеркало.

«Чистый воздух»

А на утро, открыв глаза в постели, очень жалею, что проснулся. Лучше бы проспал несколько дней. Чтобы не помнить, не видеть, не чувствовать. Находиться в мути образов и красок. Поэтому переворачиваюсь на бок, пытаюсь заснуть снова.

И так несколько раз. По настоящему просыпаюсь ближе к обеду. Голова еще тяжелая. В ней эхом отдается каждый звук с улицы. Хочется чего-нибудь холодного, чтобы приложить ко лбу, а лучше сразу внутрь. Чтобы стало легче.

На улице идет снег, небо затянуто тучами. Темно и зыбко. Хорошо, что не надо на работу. Открываю окно, минуту стою рядом, охлаждаюсь. Не помогает.

Ужасно болит голова. Проверяю холодильник на предмет выпивки — пусто. Достаю из шкафа аптечку, нахожу аспирин. Выпиваю две таблетки. Через пару минут в голове что-то щелкает, становится немного легче. Снова ложусь, включаю телевизор. Мелькают картинки, звучит отдаленный, какой-то холодный голос. Я укрываюсь, но все равно холодно.

Хоть бы позвонил кто-нибудь! Но очень сложно дозвониться до абонента, чей телефон выключен. Я медленно встаю, несколько минут ищу рядом с кроватью блок питания. Нахожу, ставлю заряжаться. Телефон не сигналит смсками. Никто мной не интересовался. Саша не звонит…

Вспоминается прошлая (или настоящая) ночь. Паша, клуб, Катя. И странная безысходность. Обреченность. Словно все уже расписано, осталось только сыграть. Но не принять. Потому что больно. И страшно. Когда ты один, вокруг только снег и мгла. Как дед Митя. Только у него был улов. А что есть у меня? Ничего.

Хочется позвонить Саше, рассказать, как плохо без нее. Попросить, чтобы приехала, оказалась рядом. Но телефон не беру — лежу, пялясь в экран. Так проходит день: блеклый, тяжелый, нервный. В груди что-то бурлит, просится наружу: то неожиданными приливами радости, то резкими приступами отчаяния. Я стараюсь адаптироваться, представить, что Саши больше не будет. Никогда. Мы не встретимся, не посидим вместе в кафе, не будем спать в одной постели.

От осознания этого становится грустно. В носу щиплет, на глаза слезы. Вот так. Так заканчивается еще одна глава жизни. Долгая, местами нудная, но глава. Как знать, не последняя ли?

Звонок в дверь. Меня нет. Просто нет и все! Перестал существовать, растворился в воздухе. С сервера стерли файл. Может быть, я сейчас в корзине, но и это ненадолго. Уже чую, как кликают правой кнопкой мыши, наводят курсор на «отчистить корзину». И сознание согласно. Предательски согласно. Пусть будет так. Главное — не самостоятельно.

Звонок повторяется. Мерзкий звук. Сейчас бы встать, добраться до маленькой грязно-розовой коробочки, что висит рядом с входом, и отрубить звук. Колесико к минусу, чтобы не слышать, чтобы сердце не замирало, ожидая неприятностей. Лучше одному в квартире, без людей, под агонию телевизора. Забыться. Может быть, напиться, если будет совсем невмоготу. Но, ни в коем случае, не впускать людей, не позволять разрушить хотя бы подобие изолированности, защищенности.

Пришедший не стесняется, продолжает звонить. Настойчиво, грубо. Все же поднимаюсь, подхожу в двери, стараясь не шуметь. Просто посмотрю в глазок — кто такой наглый — и опять на диван. Даже звук отключать не буду. Лучше одену наушники, включу музыку громче.