Неудачник

— А давай, — соглашаюсь я, хотя и чувствую внутреннее сопротивление.

В какой-то степени Леня прав. Что-то я слишком сильно потакаю чувствам. Так может случиться, что совсем расклеюсь, превращусь в жалкое существо. А пока, хочется верить, что все еще человек.

Выключаю все технику, одеваюсь. В подъезде ждет Леня, читает надписи на стенах. Вместе спускаемся, подходим к машине. У Лени десятка, вся тонированная и прокачанная.

— Куда поедем? — спрашиваю в машине.

— Мне без разницы…

— Ну, значит на «чистый воздух».

— Туда?

— Поехали туда, Леня?

— Ну, поехали…

Леня включает передачу, трогается. В машине холодно, сидеть неприятно. Печка только начинает греть. А я вспоминаю «чистый воздух». Это название ведет в детство, то интересное, странное и немного печальное время, когда мы с Леней и Игорем жили по соседству, и ходили в одну школу.

«Чистый воздух» — это три рядом стоящие недостроенные кирпичные пятиэтажки. Здания большие, добротные, но без окон и дверей, отчего зимой этажи заметает снегом, а летом через прохудившуюся крышу заливает водой. Раньше здания были обнесены забором, а в небольшой коморке жил сторож — дед лет шестидесяти, с меланхоличной собакой и ружьем. «Чистый воздух», скорее всего, хотели закончить и сдать в эксплуатацию. Сейчас забор уже обветшал, упал в некоторых местах. Коморка сторожа давно заброшена, а в зданиях, в подвалах, поселились бомжи.

Мы едем через заснеженный город: по центральным улицам, мимо витрин магазинов, остановок и заснеженных деревьев. Город спит, засыпанный снегом. Возможно, за шестьдесят лет существования и не просыпался. От небольшой улочки с парой бараков в глуши, до полного заводов, полноценного провинциального города провел во сне. Вместе с ним спим и мы. Со временем становимся квелыми, как рыба, вытащенная на лед. Слегка подергался, побился немеющими плавниками, попытался вдыхать воздух через жабры, и остекленевший взгляд к небу. Сейчас рыбак вырвет изо рта крючок, и закинет в рюкзак, к таким же, как ты неудачникам.

— О чем задумался? — спрашивает Семен.

— О городе, о нас…

— Что тут думать? Город умирает. Принюхайся, Вова. Не чувствуешь запаха разложения? А я чувствую. Надо уезжать отсюда.

— Слушай, Леня, — говорю я удивленно. — С чего такие мысли? Это с тобой что-то не так. Уезжать? Куда? Зачем?

— В столицу, или еще куда. Это не важно. Нужно уезжать отсюда. Пока еще есть силы, пока можешь чего-то добиться. Потому что здесь ты завязнешь. Как в болоте. Захочешь выбраться, а не сможешь. Поздно будет…

Вот тебе и приплыли. Это у кого проблемы?

— Давай, Леня, уезжай, — говорю я с обидой. — Оставляй нас здесь, в болоте, гнить под слоем грязи.

— А что ты хочешь? — спрашивает Леня. — Чтобы я никуда не стремился? Чтобы исчез здесь, как и все мы? Нет, Вова, я так не хочу…

— Ладно, Леня, давай забьем? — перебиваю я. — Когда все решишь — скажешь. А пока не будем об этом.

Мы едем по району, где жили в детстве. Леня сбавляет скорость. Здесь все родное, знакомое. Но приходим сюда не часто. То ли не хочется разрушать детскую сказку, налет романтики и тайны, что окутывает это место, а может быть — просто нет желания опять попадать туда, где начинал. Это прошлое, что постоянно рядом, следует по пятам. К нему оборачиваешься, сравниваешь, его любишь и стыдишься. Но пусть оно остается где-то там, в землях заката…

Леня плавно объезжает большой сугроб, сворачивает на небольшую, укатанную дорогу. Тут рядом гаражи. Уже видно «чистый воздух». Все три здания: два фронтом, одно чуть поодаль, под прямым углом. Щерятся темнотой выбитых окон, шумят, словно дрожат внутренней дрожью. Но стоять будут еще долго.

Леня тормозит, глушит мотор.

— Приехали.

Я выбираюсь из машины. Глубоко вдыхаю, оглядываюсь. Здесь темно, все фонари давно разбили. Только неестественно блестит кусок стены, освещенный фарами.

Подхожу к подъезду. Леня следом, чуть позади. Черный прямоугольник разбитого входа манит. Но что-то внутри очень не хочет входить. И, все же, я приехал сюда именно сейчас, значит — так надо.

— Пойдешь? — спрашиваю на входе, оборачиваясь.

Леня колеблется, по лицу читается внутреннее сопротивление. Но, все же, перебарывает себя, переступает порог.

Внутри темно. Я включаю фонарик на мобильном. Кругом запустение и разруха. На полу мусор, стены изрисованы, во многих местах кирпичная гладка разломана. Рядом с лестницей на второй этаж гора каких-то досок, полиэтиленовая пленка.

— Наверх? — спрашиваю я.

— Пошли, — соглашается Леня.

Мы перелезаем через доски. Лестница достаточно чистая. На втором этаже тот же мусор. Вспоминается, как все это выглядело в детстве, и какие-то невидимые коготки скребут сознание. Не надо здесь быть, все уже прошло. Надо уходить. Но мы поднимаемся дальше, на третий этаж.

Опять мусор. Человек методично засоряет места обитания. И если такое место тебя с чем-то связывает, становиться больнее вдвойне. Мы много времени провели на «чистом воздухе», часто играли здесь. До одного случая, после которого пришли только сейчас. И без Игоря.