Неудачник

Щурюсь, вглядываюсь. Кто там? Постепенно начинаю видеть фигуру, потом лицо. Это Леонид. Что надо? Зачем пришел так поздно, настойчиво звонит в дверь? А звонки не прекращаются.

— Леня, уходи! — говорю, а на глаза так и просятся слезы. — Уходи!

— Открывай, Вован! Ты же знаешь, что не уйду.

— Зачем, Леня?

— Открывай! Или будешь держать друга на пороге?

Я еще колеблюсь. Но решение уже есть. Конечно, открою, не держать же Леню в подъезде, в самом деле.

— Душно тут у тебя, — говорит Леня, снимая куртку. — Когда последний раз проветривал?

— Не помню.

Леня смотрит оценивающе, словно хочет увидеть что-то, подтверждающее или опровергающее внутренние догадки.

— Иди, ставь чайник. Замерз я адски.

— Ты разве не на машине?

— На ней, но замерз все равно.

Я ухожу на кухню, ставлю чайник. За окном уже темно. К стеклу льнут хлопья снега, блестящие в свете одинокого фонаря. Ночь не убрать, сколько света не ставь. Все равно останется, накопит сил, и ответит. Так будет всегда. Света не хватает.

— Ты уснул что ли, Вован? — спрашивает Леня.

— Что?

— Заторможенный какой-то. Давай, кофе выпьем, взбодримся.

— Давай.

Леня садится за стол. Я наливаю воды, кладу по паре ложечек растворимого кофе. Добавляю сахар.

— Как ты? — спрашивает Леня.

— А что такое?

— Мне Паша звонил, рассказал, как ты вчера в Ангаре зажигал. Сказал, что ты не в духе. Что случилось?

— Ничего. Просто напился.

— Так уж ничего?

— Ну, да. Что со мной случится, ты же знаешь…

Леня делает глоток, смотрит на стол. Не верит. Ему не понятно, почему я запираюсь, не говорю правды. А Паша всего не сказал, только последствия. Я опять вспоминаю ночь, Ангар. Теперь мне кажется, что в клубе не было людей. Живых людей. Это демоны, самые мерзкие и злые. Демоны из глубин бездны. И я — всего лишь их пища. Вчера меня съели. Сначала вынули душу, а потом съели. И ничего не исправить, не вернуться.

Ненавижу утро и день после чего-то плохого. Когда просыпается сознание. Перед глазами появляются прошедшие события. Те, что осядут на сердце горьким пеплом. Ошметками того, что уже не вернуть. Не исправить, как ни старайся.

Вся жизнь — как движение ручки по листу бумаги. То, что остается позади — тонкая линия прошлого — уже не исправится, не изменится. Это было. И этого не стало. Только боль от воспоминаний. И бесплодные попытки сознания все подкорректировать, вернуть к исходной, прожить заново, не повторять ошибок.

Но что я бы смог исправить? Вычеркнуть из жизни Настю? Уйти из администрации, сменить жизнь. Уехать куда-нибудь с Сашей. Без разницы куда. Устроиться на нормальную работу. Стать полезным обществу. Реально полезным. И, как муравей, каждый день чувствовать хоть маленький, но свой вклад в общее дело. Я еще молод, силен, многое могу. Но постепенно убиваю, растрачиваю жизнь. И вот уже близок конец, уже можно различить последний приговор, после чего будет поздно сожалеть. Как же страшно. За себя, за таких же, как я. Как же страшно!

— Вова, брось ты эту хрень! — говорит, вырывая из задумчивости, Леонид. — Ты с кем разговариваешь? Это же я, Леня! А ты словно впервые меня видишь. Ты чего?

— Прости, Леня, ты прав, — сдаюсь я. — Что ты хочешь услышать?

— Что, блин, с тобой случилось, Вова?

Ничего, хочется сказать. И провалиться сквозь землю. Куда-нибудь в вечный покой, сому, бессознательный сон. Чтобы не видеть сновидений: без чувств, желаний, сожалений.

— Я вчера с Сашей поссорился. И, похоже, это навсегда.

Леня смотрит в глаза, говорит:

— Фу, а я-то уж думал, что-нибудь серьезное. Вов, ты чего? Не знаешь разве? Все, что связано с женщинами — так непостоянно. Сегодня вы расстались, он тебя ненавидит. А завтра ближе тебя для нее человека нет.

— Это не так, Леня, — возражаю я. — Тут что-то не то. Не быть нам больше вместе. Это печально. Просто, понимаешь, мне кажется, что наши отношения исчерпали себя. Мы устали друг от друга. Надо идти дальше, не пытаться поставить подпорки рушащемуся зданию. Это бесполезно.

— Ну, так в чем же проблема, если ты так решил?

— А вдруг я ошибаюсь. Вдруг лучше этого уже не будет. Сейчас я могу потерять то, что не восстановишь уже никогда. Понимаешь?

— Ты просто бредишь, Вова. Тебя рвет в разные стороны. Это не по-мужски. Что за сопли, слезы? Не понимаю, в чем проблема? Нравиться Саша — иди, завоевывай. Ты сможешь, я знаю. Думаешь, что все кончено, отдыхай. Скоро опять что-нибудь начнется. Ты слишком усложняешь простые, по сути, вещи.

— Не знаю, Леня, может ты и прав. Я просто боюсь оступиться. Наверно, потому что стою перед бездной. И уйти подальше от обрыва не получиться.

— Короче, ты, как в той байке, хочешь и на елку залезть, и задницу на ободрать. Похвальное стремление, но мало выполнимое.

— И тем не менее…

Чувствую, как загоняю себя в тупик. Подвешенное состояние напряжения чувств, из которого не бывает выхода. Пока не изменишься, что ой как не просто.

— А знаешь что, герой-любовник, поехали, прокатимся? — предлагает Леня. — Чувствую, тебе хочется в морозную ночь. Тьфу, блин, уже как ты заговорил. Скоро, глядишь, таким же страдальцем стану.