Неудачник

— Я предупреждал на счет мобильников? Вы разговаривали после звонка.

Чувствую, как все внутри закипает. В голове словно бьется повышенным пульсом нерв, отчего кончики пальцев чуть покалывает.

— Я не слушал звонка, — говорит Мезенцев, в глазах презрение.

— И, тем не менее, он был! Все, для вас лекция окончена. Выходите!

— Нет!

Ярость. От нее чуть раздуваются ноздри, возможно, краснеет лицо, брови сходятся на переносице. Неприятное зрелище, но мне плевать.

— Хорошо, — я стараюсь говорить спокойно. — Можете остаться. Но в таком случае я сделаю все возможное и невозможное, чтобы вас здесь не стало. И не только на моих лекциях.

Мезенцев поднимается, собирает вещи. Он все носит в пакете, черном, с надписью Gott fran Finland. И я, почему-то вспоминаю о финском роке. Отличном, наверное, лучшем в мире.

— Кто-нибудь еще хочет поговорить по телефону? — спрашиваю я, когда Мезенцев выходит.

Молчание. На аудиторию срыв произвел эффект. Все три группы сплотились, у каждого в глазах неприязнь. Это как минимум. А Тобольцев слегка улыбается: загадочно, подленько. Шакалы уже выяснили, что прикрывать меня некому. А замочить ретивого преподавателя для каждого как бальзам на душу. Только меня так просто не сломать. А если и удастся, то уйду не один.

Я читаю лекцию. Смотрю на стены, парты, линолеум. Мне трудно говорить, еще хочется биться, развалить здесь все. Но я — всего лишь препод, маленький человечек в ничем не примечательном филиале не лучшего ВУЗа в городе. Я стою в аудитории, что когда-то была тремя комнатами общежития. Я говорю ничего не значащие слова, ничего не значащим людям.

В здании общежития трудно изжить былое. Здесь жили неблагополучные, как их называют, люди. Отверженные, плохо вписывающиеся в новое строение общества. Старики, погорельцы, бывшие заключенные, люди из деревни, молодые матери-одиночки, выпускники детдомов. Все они работали на производстве, всю жизнь собственным горбом. А здесь отсыпались, отдыхали. Горевали и праздновали. А теперь перегородки между комнатами-клетушками снесены, на месте прошлых забот — заботы новые, и не мне судить, правильно ли это.

Я почти вижу их: мужчины и женщины, старые и молодые. За каждым — привычная здесь, блеклая судьба. Набор обстоятельств, что приводят в места на подобии этих. Резервации на карте города. Отставь надежду, оставь все. Больше никто не придет, ты сгниешь здесь, среди подобных, таких же бродяг без шанса. Вот этого я боюсь.

Я читаю лекцию, механически произношу слова в аудитории, что раньше была тремя комнатами общежития. И мне трудно говорить, потому что вдруг начинает казаться, что они смотря на меня. И видят отнюдь не препода. Они не рады тому, что я здесь. Как не рады студенты, что так же сверлят ненавидящими взглядами.

Я, как манны небесной, ожидаю звонка. Кажется, готов слушать его резкий звон хоть вечность. Только бы эта лекция закончилась! И когда звонок, наконец, раздается, я вылетаю из аудитории, словно пловец, что из последних сил старается вынырнуть на поверхность, жадно глотнуть воздуха.

В кабинете наваждение проходит. Я восстанавливаюсь, пару раз раскладываю пасьянс, успокаиваюсь. Бывает же такое! Сила духа возвращается. И, когда снова раздается звонок, твердой поступью, с прямой осанкой, возвращаюсь в аудиторию.

Начинается вторая пара. Я говорю ничего не значащий для себя и аудитории текст, группа так же механически записывает. Мы отбываем номер, единый для всех, только с разными акцентами. И держим фигу за пазухой, считая именно себя главной положительной стороной. Несмотря на то, что положено уже на все.

Этот процесс сродни самоистязанию. Муки ради призрачной награды. Мне — зарплата, им — диплом. Невольники пляшут, руководимые нитями, но верят, что завтра будет лучше. Нити исчезнут, вместо резких софитов взойдет солнце, а мир станет исключительно добрым. Верят, чтобы завтра опять прийти в аудиторию и болтаться на тех же нитях, отыгрывая привычные роли.

Лекция подходит к концу. Я перестаю бубнить, группа — записывать. Привычно спрашиваю:

— Вопросы по сегодняшнему материалу есть?

Молчание. Наэлектризованное, буквально пропитанное напряжением.

— Ясно. Значит, все свободны, — говорю я под шум собирающейся группы. — Увидимся на зачете. Билеты у вас есть, готовьтесь.

Кажется, никто не обращает внимания, но каждый студент группы знает, что независимо от таких демаршей придется сдавать. И играть по моим правилам.

Преподаватель всегда чувствует давление аудитории. Со временем учишься различать даже его оттенки: от умеренного, до тотального, когда все выходит из-под контроля. И многие из нас обладают хорошей памятью. Особенно на плохое.

Все, на сегодня хватит. Я собираю вещи, надеваю куртку. Звонит телефон. Можно уйти, все равно ведь оделся. Но я разворачиваюсь, беру трубку:

— Да?

— Владимир Ярославович? Вас Алексей Иванович просит к себе.

— Хорошо, — говорю я, кладу трубку.

Меня вызывает Тихий. Персонально. Первый раз после вступления в должность. Видеть его, говорить не хочется. Но есть вещи, что приходится делать, как бы тошно не было.