Неудачник

Что на это ответить? Семена не переубедить, поэтому действительно придется думать самостоятельно. Или пытаться вытащить из него ответ. Будет ли толк от этого?

— Большую часть жизненного пути ты пройдешь один, — говорит Семен. — В этом прыжке от начала к концу, кроме тебя ничего нет. Поэтому все, что происходит между — лишь твоя борьба, лишь твоя боль.

— Но ведь есть друзья?

— Правда?

Я не знаю, что ответить. Слова Семена гипнотизируют. И уже кажется, что нет ничего отличного от этих слов. Мы одиноки в мире. У нас нет никого, кто бы поддержал, сделал пребывание здесь более комфортным, теплым. Нет никого. Только иллюзия, миф, как говорит Семен. Вечная борьба за самооценку, вечный спектакль, который заставляет нас чувствовать. Жить. И, все равно, это просто спектакль. Отражение чего-то, что человеку пережить не придется.

И в этот момент я вспоминаю Киру. И держусь за вызванный памятью образ, как за спасательный круг во время шторма в открытом море. Только бы удержаться, не быть раздавленным волнами. Хотя прекрасно понимаю, что из этого ада не выбраться. Но, как Данте, ведомый образом Беатриче, я стараюсь не сдаться, не расцепить рук.

— Это одиночество не тяготит, — продолжает Семен. — Наверно, это единственный гармоничный способ нашего существования. Знать что ты один, даже в социуме. Даже там, где вокруг праздник, и сомкнутые руки. Это все, лишь чтобы убежать от осознания. А принятие этого делает тебя сильным.

— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…

— Что? — спрашивает Семен.

Я повторяю.

— Утратив правый путь во тьме долины, — декламирует Семен. — Каков он был, о, как произнесу…

Молчим. Все уже сказано. Остается только разойтись в разные стороны. Но что-то держит, что-то важное. Будто недосказанное. И поэтому молчим.

— С Артемкой поступай, как знаешь, но будь осторожен, — говорит Семен. — Плохой это человек, гнилой. Если Лапоть в деле, и совесть не замучает — попробуй. Только много не бери. Все еще впереди.

— А что с совестью? — спрашиваю я.

— То, что деньги не из воздуха появляются. Дальше сам додумывай.

— Нет, подожди! Это я и сам знаю. Но ведь это уже распланированные деньги. Уже с нашей долей…

— Вот именно, с долей, — подтверждает Семен. — Только прикинь размеры доли, и подумай, что бы было, если бы она пошла по назначению, а не в чей-то карман.

— Но…

— Не разыгрывай неведение, Вова! Ты все понимаешь, просто не хочешь принимать в душу. Ситуация знакомая. И хочется, и колется. Но выбирать все равно придется. И выбирать не в плоскости богатый-бедный, а богатый-честный.

— Знакомый выбор, правда, Семен! — спрашиваю я, от нахлынувшей безысходности стараясь уколоть.

— Знакомый, — отвечает Семен. — Только что из того? Тебе все равно решать самому. Тут такая ситуация, что лучше не прятаться за спины авторитетов. Путь нужно пройти самостоятельно. Вот в этом суть, Вова. Тебя подвезти?

Я отказываюсь, иду пешком. И всю дорогу думаю, что было бы, если бы тогда на «чистом воздухе» с нами оказался Семен? Каким бы стал я, Игорь, Леня? От этих мыслей становится грустно.

Семен может, не раздумывая, броситься на помощь. А в нас навечно застыл страх, что парализует наблюдателей, отсекает возможность решительных действий. И поэтому мне никогда не быть таким, как Семен. Воином, или, по крайней мере, сильным человеком. У меня другая задача: бесцельно прожить, и сгинуть без следа. Точка.

Дома встречает Кира. Обнимает, целует.

— Пойдем есть, сладкий, — говорит ласково.

Во всей квартире уже явственно чувствуется присутствие женщины. Кира не только приготовила поесть, но и прибралась, помыла полы. Диски стоят аккуратной стопочкой, экраны протерты, похоже, даже окна вымыты.

— Я тут немного прибралась, — комментирует Кира.

— Немного? Я так не прибирался за все время жизни здесь.

Мы идем на кухню, где Кира кормит меня солянкой. После оказывается, что к солянке прилагается второе: стейк с картофелем и салатом. По такому случаю я иду в кладовку, из завалов достаю бутылку хорошего вина. Мы пьем, закусываем. Кира улыбается. Мне так хорошо, что кажется, будто не было ничего плохого, а впереди ожидает только счастье. Я нашел его, завоевал. Теперь Кира моя.

Так хорошо! На шее Киры тонкие бусы. Из черного, слегка поблескивающего камня. Кира поглаживает бусинки, отчего те чуть с приятным стуком ударяются друг о друга. Кира словно гипнотизирует. Мне так приятно, что не хочется отрываться, подносить ложку ко рту. Это все ненужное, наносное. Есть только она. Больше не было и не будет ничего…

В этот вечер мы почти не разговариваем. Я не вспоминаю о деньгах, Артеме, Семене. В такие вечера невозможно думать, лишь чувствовать, вплетая сознание в вереницу образов, полутонов, запахов. Всего того, что становиться нашей, до слез уютной и прекрасной реальностью. Мы с ней, и больше никого.