Читаем Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах полностью

Она считала, что феминизм поощряет женщин видеть в себе исключительно жертву. К тому же политическое лесбийство – идея о том, что женщина должна отказаться от секса с мужчиной независимо от сексуальной ориентации, – использовалось как тест на чистоту. «Лесбиянки говорили нам, что мы спим с врагом, а мы – моя маленькая группа – просто переглядывались и думали: "Что за чушь?"»

А затем появилась «Злая бригада» – левая группировка, которая заложила две дюжины небольших бомб в банках, в домах депутатов консервативной партии и в офисе BBC, освещавшей конкурс «Мисс Мира – 1970». Пицци была уверена, что радикальные феминистки устроили и заговор с целью взрыва в магазине одежды Biba. Эрин сообщила об этом полиции. Неудивительно, что другим участницам движения это не понравилось. «Они все равно считали меня чокнутой, потому что я красила губы и отпускала ужасные шуточки, например спросила: «А пахнуть – это тоже политическая необходимость?» – потому что нам не разрешали пользоваться дезодорантом».

* * *

Признаться, для меня история Пицци звучала как предостережение. Политика чистоты, мелкие диктаторы, нарциссизм лидеров – все это очень знакомо. Правда, мои сверстницы были не радикальными феминистками 1970-х, а интернет-феминистками 2010-х годов. Когда в июне 2011 года вышел блокбастер Кейтлин Моран «Как быть женщиной», я работала младшим редактором в левом еженедельном журнале New Statesman. Книга вышла в мягкой обложке, как раз когда меня в возрасте 28 лет назначили заместителем главного редактора. Это было серьезное продвижение по службе, которое стало сюрпризом и для меня, и для моих старших коллег-мужчин, и среди прочего мне поручили управление веб-сайтом журнала – интернет-трафик в британских средствах массовой информации рос стремительно.

Следующие несколько лет в феминизме шла кровавая бойня – этакий феминистский эквивалент гражданской войны. Честная и несправедливая критика смешались в одну большую орущую массу, подогреваемую Твиттером, все участники были обозлены и обижены. Возникли навязчивые темы: у X слишком много привилегий, ее феминистская позиция слепа; Y сказала «неудобное» слово и должна попросить прощения; Z – трансфоб, «белая феминистка» или недостаточно «интерсекциональна» (это слово, едва известное за несколько лет до этого, внезапно появилось везде, оторвавшись от своего исходного значения, которое предложила американская исследовательница права Кимберли Уильямс Креншоу). Часто критика была оправданной: вначале две темнокожие феминистки пригласили меня на кофе и объяснили, что в моем дайджесте я не уделяю внимания цветным женщинам. Поскольку меня ранили миллионы комментариев в Твиттере, я принялась обороняться, хотя стоило бы просто вежливо их выслушать. В других ситуациях, однако, критика была вызвана завистью или той пьянящей смесью садизма и сознания собственной правоты, которой отличаются холивары. Одна известная темнокожая феминистка писала в Твиттере, что я «хуже, чем "Лига английской обороны"», – либо она была незнакома с моей работой, либо плохо представляла себе этих ультраправых исламофобных головорезов.

Оглядываясь назад, можно сказать, что этот период был таким тревожным, потому что это была золотая лихорадка. Главными бенефициарками большого издательского бума феминистской литературы 2010-х, который последовал за книгой Кейтлин Моран «Быть женщиной: откровения отъявленной феминистки», стали в основном белые уроженки среднего класса с университетским образованием. Конечно, это не их (не наша) вина, и никто не любит быть козлом отпущения. Но когда разворачивается гражданская война, критика гнилой системы легко подменяется личными обвинениями.

Все это уже было. В 1967 году, через несколько лет после того, как Эрин Пицци основала приют в Чизвике, американская феминистка Джо Фриман написала в журнале Ms статью под названием «Разгром: темная сторона сестринства». Она анализировала поток писем от женщин, которые тоже стали жертвами подобного отношения. Разгромные обвинения, объясняла Фриман, не имеют ничего общего с критикой или выражением несогласия, составляющими здоровую и нормальную часть любого движения. «Это уничтожение, подавление человека, равнозначное психологическому изнасилованию, – писала она. – Это поливание грязью, манипулятивное, нечестное и избыточное. Время от времени это прикрывается риторикой честного конфликта, иногда отрицанием, что есть какое-то неодобрение. Но его цель не в том, чтобы выразить разногласия или разрешить противоречия. Это делается с целью унизить и уничтожить».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)
Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)

Поэтизируя и идеализируя Белое движение, многие исследователи заметно преуменьшают количество жертв на территории антибольшевистской России и подвергают сомнению наличие законодательных основ этого террора. Имеющиеся данные о массовых расстрелах они сводят к самосудной практике отдельных представителей военных властей и последствиям «фронтового» террора.Историк И. С. Ратьковский, опираясь на документальные источники (приказы, распоряжения, телеграммы), указывает на прямую ответственность руководителей белого движения за них не только в прифронтовой зоне, но и глубоко в тылу. Атаманские расправы в Сибири вполне сочетались с карательной практикой генералов С.Н. Розанова, П.П. Иванова-Ринова, В.И. Волкова, которая велась с ведома адмирала А.В. Колчака.

Илья Сергеевич Ратьковский

Документальная литература