Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах

В первом приюте, известном как «Большой дом», царила анархия: он был рассчитан на 36 человек, но Пицци никому не могла отказать в помощи. Активистки приюта бесконечно боролись с местным советом, бесконечно собирали деньги и бесконечно дискутировали с чиновниками, которые безуспешно пытались формально урегулировать ситуацию. Совет подал на нее в суд за то, что приют перенаселен, – она превратила это в рекламный ход, грозя устроить сидячую забастовку избитых женщин прямо на Даунинг-стрит. С самого начала Пицци заметила, что «беглянкам» приходится бороться за самостоятельность. «Я часто шутила, что в первый день в приюте женщина на седьмом небе, потому что она и ее дети в безопасности, – пишет она в своих воспоминаниях. – На второй день она организует их жизнь, но на третий день кайф рассеивается. В этот день она, скорее всего, задумается о возвращении к своему партнеру». В течение первых месяцев с начала работы приюта несколько бывших его резиденток погибли. Одну звали Соня, и ее партнер нашел ее, потому что по ошибке адрес приюта был указан в документах на развод. Она вернулась к нему, а позже разбилась, врезавшись в дерево на машине. У нее остались две дочери. Другую подопечную звали Дженни: «крупная афро-карибская хохотушка с шестью детьми» не могла уйти от мужа, хотя он неоднократно угрожал ее убить. Вскоре после того, как Дженни вернулась домой, он ее зарезал. «Я поместила рядом фотографии Сони и Дженни в своем закутке и задумалась, сколько еще фотографий любимых мной женщин появится на этих стенах».

* * *

Когда я, переведя дух после подъема по лестнице, попала в квартиру Эрин Пицци, мне сразу бросился в глаза плакат «Маргарет Тэтчер, похитительница молока»[73] (она утверждает, что сама придумала эту фразу). Из мемуаров Эрин я знала, что она из большой многонациональной семьи, а ее 22-летний внук Кейта покончил с собой в тюрьме Вондсворт в феврале 2000 года. Страдавший от параноидальной шизофрении, он был арестован за похищение дамской сумочки. В начале того же года Пицци писала в The Guardian, что Кейта боится ходить по улицам – не только из-за болезни, но и потому, что чувствует, как окружающие опасаются его, высокого мужчину смешанной расы.

Дочь Эрин, Клео, родила Кейту в 15 лет; его отцом был один подросток из их веселого, но беспокойного квартала в Западном Лондоне. В мемуарах Пицци пишет, что ее муж, журналист на BBC, не приветствовал ее превращение из усердной домохозяйки в активистку. И женщина, которая писала, что «все, что нужно ребенку, – чтобы оба его биологических родителя жили под одной крышей», выгнала мужа жить в подвал. Потом он и вовсе ушел. Этот момент меня заинтриговал. Пицци писала, что феминизм разрушает нуклеарную семью, но в ее мемуарах есть фрагменты, словно бы взятые целиком из книги «Загадка женственности»[74] (The Feminine Mystique), где Бетти Фридан описывает скуку и хандру американской домохозяйки из среднего класса. Женщина чувствует себя изолированной дома, у нее появляются новые интересы, она решает, что материнство не приносит удовлетворения, и перерастает мужчину, за которого вышла замуж. Однако история, которую рассказывает Пицци в книге «Этот путь к революции», совсем не похожа на историю крушения – это счастливая история. Ей очень шло быть организатором, защитницей и матерью приюта: невозможно представить Эрин мирно процветающей в респектабельном пригороде.

В реальности Пицци оказалась такой же радушной и приветливой, как в переписке. Приведя в действие подъемник, она спустилась на кухню, чтобы принести мне стакан воды, а когда вернулась, мы сразу же стали дискутировать. «Моя книга посвящена женщинам, которые содействовали делу феминизма, – начала я, – но, полагаю, вы не захотели бы стать героиней для феминисток». – «У меня не было такой возможности, – сказала она. – Я родилась в Китае, выросла на Ближнем Востоке и привыкла к большим сообществам… Поэтому, когда я вышла замуж и осталась дома с детьми, а мой первый муж работал на телевидении, я пережила то же, что и другие женщины, – одиночество в изоляции». Ее идея женского движения – это «могучее сестринство, где мы перестанем соперничать друг с другом и сможем сотрудничать».

Эрин с самого начала не понравились встречавшиеся ей феминистки: у них на стенах висели портреты Мао. «Они не были домохозяйками, как мы, – вспоминала она. – Они были очень политизированы». По мнению Пицци, большинство феминисток, которые работали в университетах, политике или в СМИ, были троцкистками, марксистками, сталинистками или маоистками. «Но я продолжала твердить маоисткам: "Как вы можете говорить нам, что Китайская революция – это огромное достижение, если они тащат [женщин] на аборты? Как русские группы – троцкистки, ленинистки и остальные, особенно сталинистки, – могут отрицать, что Сталин убил миллионы и миллионы людей? Женщины никогда не заседали в Политбюро. Ах, вам разрешили водить трактор! Но мы, обычные женщины, в такое не верим"».