Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах

Гарретт Андерсон получила лицензию на врачебную практику. Она стала одной из семи кандидатов, экзаменованных Обществом фармацевтов в 1865 году, и получила более высокие баллы, чем шесть других кандидатов-мужчин. Но триумф ее был недолгим. В кратчайшие сроки было принято правило, запрещавшее студентам-медикам проходить обучение в частном порядке. Женщин снова исключили из профессии.

Это иллюстрирует обычный сценарий в истории сексизма. Все настаивают, что женщины не в состоянии что-то сделать; когда одна из них тем не менее это делает – правила меняются. На Олимпийских играх стендовая стрельба разрешалась для обоих полов, пока 24-летняя китаянка Чжан Шань в 1992 году не завоевала золотую медаль. Она не смогла отстоять свой титул: на следующих Играх, четыре года спустя, стрелковую программу разделили, и стендовая стрельба была разрешена только мужчинам. В 2016 году было проведено 9 соревнований по стрельбе у мужчин и 6 у женщин. Когда Кэтрин Свитцер незаконно пробежала Бостонский (мужской) марафон в 1967 году, хотя считалось, что бег на длинные дистанции опасен для женщин, Союз любительского спорта запретил женщинам участвовать наравне с мужчинами во всех своих соревнованиях.

Лазейка, найденная Элизабет Гарретт Андерсон, больше не годилась, и Софии Джекс-Блейк нужно было получить допуск в университет. Необходимо было оспорить правила, исключавшие женщин. Она выбрала Эдинбург, считавшийся более прогрессивным городом, но ее первую заявку отклонили. Весной 1869 года она разместила объявление в газете Scotsman, призывая других женщин присоединиться к ней. Откликнулись четыре девушки, и летом они подали заявления еще раз. Позже к ним присоединились еще две девушки, и сформировалась «Эдинбургская семерка». На этот раз университет позволил им поступить. Формально они могли присутствовать на занятиях и обучаться до получения диплома, с единственной оговоркой – отдельно от мужчин. А это означало отдельные лекции, которые они должны организовать самостоятельно, и, естественно, более высокую плату за обучение. Это мало походило на ту «справедливость без привилегий», которой требовала Джекс-Блейк.

Семь женщин столкнулись с целым рядом проблем, которые знакомы всем, кому приходится отстаивать женские права. Отдельные профессора (мужчины) проявляли к ним сочувствие и предлагали помощь. Другие были настроены враждебно: один профессор сказал Софии, что «не может себе представить, чтобы приличной женщине захотелось изучать медицину, а уж о леди не может быть и речи». Большинству же преподавателей было все равно. «Они не хотели превышать свои полномочия и добиваться исключения женщин, но их настораживал масштаб и новизна предполагаемых изменений», – писала Джекс-Блейк.

Именно это большинство зачастую доставляет активистам наибольшие неприятности: вспомним, как мужчина, который ничего не сделал для женского избирательного права, сказал Миллисент Фосетт, что не станет помогать воинствующим суфражисткам, а Тесс Джилл говорили, что обслуживание в баре не настолько существенно, чтобы беспокоить суд. Когда София начала свою кампанию, доктор Джон Браун, брат одного из эдинбургских преподавателей, написал в Scotsman, что женщины должны быть «так же вольны учиться и заниматься медициной, как и мужчины», но «отличается степень необходимости».

Безразличие – это территория консерватизма. Если нет перемен, торжествует статус-кво, и это устраивает тех, кому он удобен. Вопрос о приоритетах часто используют против феминисток, подразумевая, что предмет их сегодняшних забот – несерьезная проблема. А по-настоящему важно сейчас что-то другое (обычно то, чем ваш оппонент не занимается).

Одним из самых памятных моментов в моем развитии как феминистки стало чтение работы Деборы Кэмерон о языке. В ней показано, как сексизм имплицирован в словах, которые мы используем, будь то гендерно окрашенные эпитеты, такие как «визгливая» или «властная», или то, что до 1970-х годов женщины не могли добиться именования «миз», которое не указывало на их семейное положение. По отдельности каждый из этих примеров может выглядеть несущественным, но все вместе они незаметно формируют нашу концепцию реальности. Кэмерон была рада по приезде в Оксфорд обнаружить, что там существует языковая политика «унисекс», но расстроена тем, что оказалась одной из «двух с половиной женщин на своем факультете»[108]. Впрочем, я навсегда запомнила один пассаж: «Я бы ни за что не сказала, что язык – это "несущественно" и "отвлекает" от более важных вопросов, – пишет она в книге «Язык и сексуальная политика» (On Language and Sexual Politics). – Возможно, есть и более важные вопросы, но политическая борьба неизбежно идет на многих фронтах одновременно. К вам не прилетит феминистская фея и не скажет: "Можно получить несексистский язык или равную оплату труда – чего вы хотите в первую очередь?"»