Неуловимая реальность. Сто лет русско-израильской литературы (1920–2020)

Три реальности включены друг в друга: мифическая арабская, научная израильская и каббалистическая еврейская. Они представляют различные модальности восприятия и интерпретации того, что «можно считать феноменом» или хронотопом главного героя, Калантара, – его «переход» в Израиль: миф инвидентен, то есть не требует ни проверяемости свидетельства, ни доказательства; наука эвидентна, то есть только этого и требует; и каббала, как и раввинистический подход вообще, конвидентен, ибо сочетает требования недоказуемости мифа и непрерывности свидетельства (рационального или иррационального) как модификации и замены его проверяемости. Основной метод автора в этом отрывке, как и во всем романе, состоит в сквозной прошивке всех трех модальностей или, другими словами, в замыкании этого треугольника на себя. Так, «вечный скиталец» из мифа – это и есть сам Калантар, тем более что в конце романа он погибает, по свидетельству израильского каббалиста, такой же смертью. Палата в израильской клинике сравнивается с пещерой самим Калантаром. Менее явно, записи приборов в палате аналогичны «древнему» пергаменту. И в самом деле, на принципе фиксирования свидетельства (проверяемого ли, нет ли) покоится как наука, так и мифология. Невероятное сочетание научных и ненаучных дискурсов и их взаимопроникновение в этом отрывке не только не разрушает иллюзии достоверности, но и напрямую призвано создать реалистический эффект: именно так, по мысли автора, должен выглядеть поток болезненного, угасающего сознания неопытного неофита магических путешествий. В продолжении романа раздробленность и болезненность его сознания усиливаются, и коллапс треугольника эвидентности ведет его к гибели, которая, казалось, не была неизбежной, а исцеление казалось уже вполне возможным: