Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1

На короткое время Воронский примкнул к троцкизму. Я не думаю, чтобы Воронского прельстила экономическая и политическая программа троцкизма. Притягательная сила троцкизма для Воронского была в другом. Воронский был литературным единомышленником Троцкого. Троцкий еще при жизни Ленина поддержал Воронского и одобрил его за сближение со «стариками» и с «попутчиками». В фельетоне Валерьяна Правдухина, помещенном в первом номере «Красной нивы» за 24-й год под названием «Этюд о современных критиках», Воронскому была отведена роль гоголевского Остапа, рубящегося с налостовскими лихими ляхами. И несдобровать бы, мол, удалому Остапу, когда бы на выручку ему не подоспел Тарас-Троцкий[59]. В литературной борьбе политические противники менялись тогда местами: Троцкий был «правым», Бухарин – «левым». Троцкий с рыданием в голосе отслужил по Есенину панихиду. Бухарин нагадил на его могилу. В своих взглядах на политику партии в литературе Троцкий был близок к Ленину. Об этом прямо пишет Воронений в статье «О пролетарском искусстве и художественной политике нашей партии»[60]: «Всякий, кто вспомнит последние <…> выступления в печати тов. Ленина, обязан признать полный контакт их с точкой зрения тов. Троцкого». Осенью 33-го года проходила последняя «чистка партии». На Воронского опять наскочили: ты, дескать, братался и якшался с «попутчиками», ты недооценил значение пролетарской литературы. В ответ на вопросы Воронений преспокойно достал из внутреннего кармана пиджака письмо. Это письмо написал ему Ленин. Основная мысль Ленина: пролетариат еще не скоро выдвинет истинных художников слова, а потому он советует товарищу Воронскому ориентироваться на тех старых и молодых писателей-интеллигентов, которые хотя бы и не всецело, но приняли Октябрьскую революцию. Сохранилось ли это письмо в архивах Комитета государственной безопасности?..

Но, конечно, не только общность литературных взглядов приманила Воронского к Троцкому. По всей вероятности, он думал: «Лучше уж Троцкий, чем Сталин». Так рассуждал не он один. Так, вне всякого сомнения, рассуждала Крупская, названная в «Правде» от 30 декабря 1925 года «виднейшим представителем левой оппозиции», пошедшая против самого близкого ей в партии человека – против Бухарина, которому тогда было выгодно блокироваться со Сталиным, и только после разгрома троцкистов резко качнувшаяся «вправо», к бухаринцам: лишь бы не Сталин! Толкнула Воронского в объятия троцкистов гибель его друга Фрунзе (он умер 31 октября 25-го года).

Уже в хрущевские времена Всеволод Вячеславович Иванов рассказывал мне, как Воронский прямо с похорон Наркомвоенмора пришел в один дом, где собрались особенно близкие ему писатели. Были там Всеволод Иванов, Пильняк. Других я не запомнил. Поведав писателям тайну гибели Фрунзе, Воронский сказал:

– Вот бы об этом написать! Кто из вас возьмется?

– Я! – живо откликнулся Пильняк.

Сюжет остался за ним.

Что знает человек о своей участи?..

В эту минуту тот, кто предложил сюжет, и тот, кто за него ухватился, были вряд ли близки к мысли, что оба себя обрекли, что застольная эта беседа – начало их конца, что от того дома, где они собрались, для них обоих протянулась прямая, хотя и не короткая дорога к Лубянке.

В пятой книге «Нового мира» за 26-й год появилась «Повесть непогашенной луны» Пильняка – повесть о том, как по приказу «не-горбящегося человека» здоровый командарм, вынужденный подчиниться партийной дисциплине, лег на операционный стол и как по распоряжению того же «негорбящегося человека» командарм был отравлен хлороформом. Воронений, связанный с Фрунзе узами единомыслия и душевной близости еще с дореволюционных времен, выведен в повести под прозрачным псевдонимом: Попов (Воронский был сыном священника). Свою повесть Пильняк посвятил» Вороненому, дружески».

Пятая книга «Нового мира» была конфискована, но какая-то часть тиража добралась до подписчиков. «Повесть непогашенной луны» вырезали, вместо нее вброшюровали рассказ Сытина.

На последней странице шестой книги напечатано:

Письмо в редакцию

В 5-й книге журнала «Новый мир» напечатана повесть Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны». Хотя в предисловии повести и содержится указание, что речь идет не о смерти тов. Фрунзе, но вся бытовая обстановка, некоторые подробности и т. д. говорят об обратном. Повесть держит читателя в уверенности, что обстоятельства, при которых умер «командарм», герой повести, соответствуют действительным обстоятельствам и фактам, сопровождавшим смерть тов. Фрунзе, Подобное изображение глубоко печального и трагического события является не только грубейшим искажением его, крайне оскорбительным для самой памяти тов. Фрунзе, но и злостной клеветой на нашу партию ВКП(б).

Повесть посвящена мне. Ввиду того, что подобное посвящение для меня, как для коммуниста, в высокой степени оскорбительно и могло бы набросить тень на мое партийное имя, заявляю, что я с негодованием отвергаю это посвящение.

С товарищеским приветом А. Воронений

От редакции