Невенчанная губерния

— Локаут, — машинально сказала Анна. И, оказавшись под перекрёстным огнём вопросительных взглядов, как бы оправдываясь, пояснила: — это первый признак того, что Корниловский мятеж провалился. Расстрелять революцию не удалось, теперь её пытаются удушить голодом. Вот если бы сегодня Корнилов пришёл в Питер, арестовал Керенского и расстрелял членов Петросовета, хозяева только оживились бы и говорили, что рудник даёт прибыль. Я в этом уверена.

— Значит, — Прохор потряс прочитанной бумажкой, — ложь всё это? Ну, про убыточность. Где Клупа? — спросил у растерянного секретаря.

— Так я же сказал, отдал и сразу ушёл.

— Уехал он, — уточнил Деревяшкин. — Ещё с неделю назад отправил семью в Таганрог… или Бердянск, вот не помню точно. К морю, одним словом.

Прохор поднялся и решительно стал выбираться из-за стола. Обращаясь к Деревяшкину, сказал:

— Собирай своих депутатов, которые на месте. Активистов других партий тоже… До утра надо найти решение, с каким выйдем к людям.

…Этот день летел вскачь, и всё равно конца ему не было. Он оказался таким долгим, какими бывают только дни в детстве, когда выход на улицу — событие: игра в «чижик», поход с ребятами на речку, налёт на чужие горохи, присутствие в кузне. Картины, незабываемые на всю жизнь: отец берёт из горна алый брус, а из него во все стороны вылетают алые искры. Всё это поражает тебя и наполняет, а день ещё не кончился, ещё приедет заказчик, отец будет ковать лошадь, которая послушно положит копыто ему на колено, на фартук, будто доверяет, будто знала кузнеца, когда ещё была жеребёнком. Вот таким же летящим и вместе с тем бесконечным казался Сергею и нынешний день.

В бывших казармах воронежцев собрались те, кому Назаровка верила, на кого надеялась. Все очень тревожились. Говорили коротко, по делу. С первых же минут определили главное: шахты не оставим, не закроем, затопить не позволим. Из этого вытекало, что кто-то должен руководить работами, не созывать же каждый раз митинги! У назаровцев был один опыт управления — кооператив. Хорошо это или плохо, но на таких же началах решили хозяйничать на руднике: выбрать правление и нанять управляющего.

Шурка не мог целиком настроиться на заботы своих друзей-шахтёров, отошёл он от этих дел и теперь следил за происходящим как бы со стороны. Не без удивления убеждался, насколько изменились люди, стали самостоятельнее. Во всяком случае, в их руках была реальная власть в посёлке, вот если бы так же уверенно они смогли удержать в руках производство, контору, дотянуться до банковского счёта в Юзовке.

— …Саврасов, к тому же, обучался, — донеслось до Шурки.

Он сосредоточил своё внимание на происходящем. Деревяшкин предлагал пригласить управляющим Романа Саврасова, который лучше всех может повернуть дела, потому что шахту с закрытыми глазами видит, потому что свой, но и потребовать от людей может строго — как положено. Все оживились, обрадовались, вроде в этом было решение всех проблем. Тогда поднялся Басалыго и, положив опущенные руки на плечи сидящему перед ним Остапчуку, сухо, подчёркнуто сухо (рано, мол, радуетесь), заявил:

— Вы правы насчёт горнодобычной хватки Саврасова. Но справедливости ради скажу, что в финансовых манипуляциях он, как и я, ничего не смыслит. А для нас сейчас главным будет — продавать уголь и получать за него. Добывать мы умеем.

Загрустили. Остудил их Басалыго. Конечно, в нём могла говорить и обида, ведь он сам инженер, партиец-меньшевик, всегда поддерживал рабочих, даже в самые опасные времена, но вот не его предлагают в управляющие! Только с какой стороны ни глянь, а инженер прав. Тогда встал Серёжка и, волнуясь, а потому растягивая слова, томя души товарищей, предложил пригласить главным бухгалтером… Худякова Алексея Сергеевича. Человек по финансам учёный, а что касается честности, то можно головой поручиться.

После этого Прохор предложил заседание прервать и послать людей за Саврасовым и Худяковым, доставить их сюда хоть в полночь, и тут же вместе с ними решить, что делать дальше.

— Надо же, — говорил Шурка, — целый день собирался на Ветку, чтобы маманю и Таську увидать… Думал — после обеда, а он сам обед после митинга вышел. Потом эти дела. Уже и на завтра перенёс, как вдруг — на тебе!

Они сидели с Сергеем в пролётке, которую по записке Деревяшкина им дали на конном дворе, и ехали, чтобы привезти Худякова. Выбрались на Мушкетовскую дорогу. Шурка раскрутил над головой вожжи, гикнул, и чёрная кобылка пошла крупной рысью. Скоро осталась в стороне Рыковка, а прямо впереди на полгоризонта разлились огни металлургического завода. Доносились свистки паровозов, тяжкое, с хрипом, дыхание кауперов, утробный, словно из-под земли, рокот прокатки. И вдруг полыхнуло алым заревом небо, освещая дорогу, близкий мост через Кальмиус, сбегающие к речке дворы и пустынные улицы. Это вылили шлак за доменным цехом, и река огня, как предзакатное солнце, осветила окрестность на много километров вокруг.

Проскочив по мосту, свернули направо и через Семёновку направились на Ветку. Молчали братья. Каждый думал о своём. Шурка вдруг спросил, не удержался: