Невенчанная губерния

Как изменились времена! Романюк — старший кочегар из парокотельной, этот кривоногий, долгорукий, рождённый держать в руках лопату, — стоял тут в кабинете, где даже доски пола, на которые он ступил, не обтерев ног, принадлежали Абызову, — позволял себе не просить, а требовать! У этого Романюка вечно собирались в кочегарке всякие оборванцы, картёжники, ночевали сомнительные личности. «Клуб в помойной яме», — говорил Шадлуньский, который дважды бил морду старшему кочегару. И вот что вышло из этого клуба… Абызов и сам с удовольствием вышвырнул бы его в окно, не пожалев стёкол своего прекрасного кабинета. Но сдержался. Не те времена. Где полиция? Где жандармы? Где Али с его молчунами? Казаки — и те митингуют! За что боролись, на то и напоролись… Нет, надо уходить и выждать, пока тут не перережут друг другу глотки, пока не сожрут собственные башмаки.

— Сегодня или завтра, — сухо заявил он, — на мой счёт должны поступить достаточные суммы, и после расчетов с железной дорогой, а также выплатой…

— Не надо, — бесцеремонно остановил его Монахов. — Вы отдадите получку сегодня или… мы попросим Юзовский Совет проверить ваши счета в банке, пошлём туда своего специалиста, пусть разберётся. А вы пока будете под арестом. Прошу извинения, но так решил Совет…

После этих слов рыжий начальник милиции (Абызов вспомнил его лошадиную фамилию — Чапрак) вытащил большой складной нож, со щелчком раскрыл его… Все словно заворожённые смотрели на сверкающее лезвие. С ножом перед собой он прошагал к столу, нашарил рукой телефонный провод и, как паутинку, обрезал его. Взял под мышку со стола телефонный аппарат и вышел в приёмную. Этим самым вроде бы отлучил от внешнего мира.

Василий Николаевич не выдержал, взорвался:

— По какому праву? Я буду жаловаться комиссару Временного правительства!

Чапрак на эти слова обернулся и с выражением брезгливого превосходства хмыкнул в свои рыжие усы.

— Эх, Василий Николаевич, Василий Николаевич… — морщась от какой-то внутренней боли, сказал Монахов. (После того, как год назад его основательно избили ребята Али, он так и не оклёмался до конца). — Нету вашего комиссара, нету больше и Временного правительства. Арестовали его. Наши люди с телеграфа сообщили, что в Петрограде власть взял Совет во главе с товарищем Троцким. А на местах велено делать то же самое.

Лицо Абызова стало серым. Сообщение потрясло его. Взявшись за дверцу шкафа (то ли хотел закрыть его, то ли хотел почувствовать под рукой хоть какую-то опору?), с минуту стоял молча, приходя в себя как после нокаута. «Это катастрофа! — стучало в мозгу. — Досиделся…» Но постепенно способность логически мыслить возвращалась к нему. В том, что большевики продержатся у власти не больше месяца, убеждён был твёрдо. Однако сколько они за это время, даже за неделю, успеют совершить непоправимого! Едва владея собой, прошёл к столу и бессильно опустился в кресло.

— Что вы от меня хотите?

— Надо выдать получку людям.

— Хорошо… Я пошлю в Юзовку не кассира, вернее — не только кассира, но и главного бухгалтера. Пусть сверит счета и снимет всё, что можно. Я могу быть свободным?

— Нет, только после выдачи получки.

Романюк и Монахов пошли к двери, а начальник милиции, деловито обойдя кабинет, постучал по стенам, проверил шкафы, выглянул даже в окно, за которым уже совсем рассвело и виден был шахтный двор, потом сказал, глядя мимо Абызова:

— Охрану поставим тут под окном и в приёмной, а на ночь переведём в кутузку.

Абызов сжал подлокотники кресла так, что пальцы посинели. «Если станет обыскивать, — подумал он, — выстрелю первым». Но когда рыжий вышел, тут же раскаялся: «Что за глупость, бежать отсюда, как есть, — значит остаться нищим».

Вышел из-за стола и долго ходил по кабинету, чтобы успокоиться, выработать план действий. Проходя мимо окна, увидел, что ближе к крыльцу сидит на лавочке рабочий с винтовкой. Прошёл к двери и осторожно выглянул в приёмную. Там тоже сидел мужик с винтовкой, который мигом вскочил и предупредил: «Не выходить!»

— Гм… а если мне вдруг понадобится за этим самым?…

— Я провожу.

— Ну, тогда хорошо. Пригласите ко мне Клевецкого, — сказал он секретарю, который подбежал, опасливо косясь на часового.

Леопольд Саввич тут же прибежал, закрыл двери и растерянно развёл руками. Выглядел он как помятая хризантема.

— Это же хулиганство, что они делают! — сказал, подходя к столу. — Я только что разговаривал со старшим телеграфистом. Знакомый приятель

— У вас телефон не обрезали?

— О, Господи! Я и не заметил… — Клевецкий пошарил глазами по тому месту на столе, где должен был стоять телефонный аппарат хозяина. — Да… первое, что они сделали, — отобрали землю. У всех. В пользу крестьянских комитетов. Те будут делить. Бесплатно. Чушь какая-то!