Never (СИ)

Пока смерть не разлучит нас.

...

Свежо и пахнет цветами. Так много цветов, что щекочет в носу и хочется все время чихать. А лучше развернуться и уйти, чтобы не видеть.

Не верить.

Ты мог просто уехать, ведь правда? Если захотел бы исчезнуть, спрятаться от целого мира, чтобы отстали с этими планами, наследством, высшим образованием в лучшем университете страны. Твой отец мечтал, что ты закончишь Кембридж, а сам ты соглашался максимум на Сорбонну. Потому что Париж, Эйфелева башня за окном, круассаны, персиковый джем, и только мы вдвоем. Ты и я. Квартирка Криса, которую он уже согласился сдать нам на год-другой. Пикники на берегу Сены, Версаль, может быть, ты бы даже согласился показать мне Лувр...

Ты мог просто уехать, сбежать от давления и все учащающихся упреков. Ты мог просто...

А помнишь, ты ведь обещал, что никогда меня не оставишь.

Лежишь там сейчас в дизайнерском костюме с галстуком, что стоит больше, чем мой отец зарабатывал за неделю. Лежишь, прикрыв ресницы, которыми так любишь щекотать мой живот.

Лежишь тихо-тихо, словно уснул.

Я не хочу подходить и смотреть. Не хочу видеть, зная, что это в последний...

...не надо.

Лидия как-то опять оказывается рядом. Обхватывает поперек туловища. Может быть, боится, что следом в яму сигану? Глупая, глупая девочка. Ведь это не Джексон. Джексон оставил меня. Джексон сбежал. Он ушел.

— Детка, пожалуйста.

Почему в ее глазах такой страх? Ха, наверное, это я хохочу, как припадочный, будто услышал лучшую из твоих шуток. Ты ведь так пошутил? Правда ведь, Джекс? Это шутка такая? Ответь же мне, блять, сколько ты можешь молчать?!!!

— Айзек, люди смотрят.

Да пусть хоть засмотрятся. Пусть подавятся этим сочувствием, что прет из каждого и воняет как тухлая рыба. Как же я вас ненавижу. Слетелись сюда, как стервятники.

— Тебе больно, я знаю.

Больно?

Новый приступ хохота сгибает пополам. Так, что в животе даже больно. И слезы, слезы бегут по щекам, и режет глазницы, как раскаленные иглы втыкают. Кто-то оглядывается, кто-то головой сокрушенно качает, кто-то прикрывает ладонью округлившийся рот. Смех никак не кончается, соленая влага струится из глаз, и губы щиплет, будто раньше кто-то расхреначил их в кровь. Как ты, когда не целовал, а грыз и кусал, соскучившись слишком сильно или разозлившись. Придурок ревнивый.

Кто-то подходит со спины и обнимает так сильно, что кости трещат. Прижимается к лопаткам щекой:

— Больно. Так больно, сынок. Как же мы теперь... без него.

Голосом так похожим на твой.

Всхлип тихий, как выдох. Как дуновение слабого ветра на самом рассвете, когда ты спал, раскинувшись по кровати звездой, а я курил на подоконнике и любовался, как кожа твоя высвечивается бронзой в первых лучах просыпающегося дня.

Как же я теперь без тебя?

Я не буду.

Откуда-то далекий, пронзительный крик чайки.

Как плач.

====== 98. Айзек/Скотт ======

Комментарий к 98. Айзек/Скотт https://68.media.tumblr.com/509b827c13c81427b2a4b8d12fae27fd/tumblr_inline_oa68x6TSgt1sjei2x_500.gif

— Ты?..

Кажется, Истинный Альфа захлебывается воздухом, и даже слова больше выдавить не может. Он не моргает и просто пялится на кудряшку, как будто тот гипнотизирует.

У него ресницы длинные, золотистые и загнутые на кончиках, думает Скотт.

У него темные крапинки в небесно-голубых глазах, как россыпь звезд ночью на небе.

У него чуть дергается уголок рта, когда он нервничает. Будто усмехнуться пытается.

У него губы четко очерчены, а на нижней едва заметная складочка-трещинка. Похоже на старый шрам, еще с детства.

У него пальцы невозможно-длинные, и на них невозможно не зависать, когда запускает в свою шевелюру, чтобы спутать кудряшки сильнее. И это тоже, наверно, от нервов.

Он такой идеальный, что просто пиздец.

Скотт знает, что прямо сейчас так легко, чуть наклониться и тронуть губы губами, и наконец-то проверить их вкус: апельсины или какао? Клубника или спелое манго? Быть может малина? Или все же лесной орех? Может быть, немножечко тмина? Персики? Мята?

— У тебя такое лицо, будто ты в обморок вот-вот грохнешься. Ладно, забей, я ошибся.

Лейхи отворачивается, корябает что-то в тетради, даже не пытаясь сделать вид, что слушает Финстока, заунывно вещающего что-то о законах экономики, о принципах рынка, о здоровой конкуренции.

Скотт пытается дышать. Скотт пытается встряхнуться, сделать хоть что-то, чтобы выплыть из этого ступора. Сбросить оцепенение, отмереть. Его словно ядом канимы парализовало. Или скрутили пропитанными аконитом веревками, да еще пепла рябины всюду насыпали.

Невозможно. Айзек не мог. Так вот просто. Просто сказать... как погоду спросил. Или время.

— Айзек?

Уиттмор оборачивается на них со своего места от окна, презрительно щурит глаза. У него такое надменно-злое лицо, что Скотту на мгновение становится странно, и какая-то мысль мелькает там, в подсознании, но кудряшка отрывает глаза от бумаги и смотрит на соседа по парте выжидающе. Губу кусает. Опять.