Never (СИ)

Низкий, утробный рык, и Лейхи отшатывается, роняя кружку в костер. Сноп искр взвивается вверх, и несколько тлеющих сучков летят прямо в лицо, оставляя на бледной коже безобразные пунцовые следы. Доля секунды, меньше мгновения, и даже реакции волка оказывается недостаточно, чтоб оттолкнуть.

Айзек вскрикивает от боли, закрывая руками лицо. Джексон не думает, это инстинкты. Коснуться, держать, забрать всю его боль.

Не мне, это надо не мне...

— Тише ты, не упирайся. Лейхи, дай, посмотрю.

Отводит руки осторожно, помня о словах Стилински про потерю способностей. Регенерация, наверное, тоже уже не...

Лейхи смотрит из-под пальцев испуганно и растерянно. Приоткрывает свои чуть припухшие губы, и Джекс зависает, думая, что... Не может думать, не получается, не соображает совсем. Лицо чистое-чистое, ни намека на рану. А кожа такая гладкая, что хочется трогать, скользить кончиками пальцев, губами, собирать, глотать, впитывать одуряющий пряный вкус...

Что со мной происходит?

— Ст-тилински говорил, что ты лишился всех сил. А способность исцеляться осталась?

Ответа не нужно, потому что всплеск изумления в глазах волчонка такой силы, что с ног просто сметает. Ощупывает лицо недоверчиво, несколько раз открывает и закрывает рот, чтобы что-то сказать, но выдает только коротко всхлипом:

— Ч-что ты сделал, Уиттмор? Во имя всех волчьих богов...

— Что я мог сделать? Ты видел. Только и успел, что коснуться...

И осекается, когда последний кусочек пазла встает на место с громким щелчком, и картина проясняется...

Только коснулся...

И внутренний волк, что вытянул все жилы. И та пустота, что исчезла, как только он вышел из леса на эту опушку. И ноющая боль утихла в груди...

Только коснулся?..

А если...

— Что ты?..

Не успевает закончить, когда пальцами — по лицу, когда ладони — на плечи и губы в губы. Так близко. Когда дыхание стелется по губам привкусом лесных ягод, пьянит. Он и забыл, каково это, когда так легко и ведет одновременно, когда тянет, манит...

— Кажется, я знаю, как вернуть твои силы.

Без слов.

Выдохом-всхлипом, вырвавшимся стоном и дрожью.

Зачем тебе это?

Потому что иначе я не смогу.

Узелки позвонков под пальцами и такая бархатистая кожа. И ватная тишина, рвущая перепонки, и запах, его запах повсюду. В венах, внутри.

Мой. Понимаешь это? Ты мой. Навсегда.

— Я не...

— Ты не... — соглашается на автомате и снова затыкает рот своими губами.

Сладко и глубоко. Так сочно и остро. И искры из глаз, и музыка... откуда здесь музыка? Или... да, наплевать. Не уйдешь, не пущу.

Сдается, отвечает и гнется в руках, раскрывая рот, позволяя себя гладить, касаться, опускает ресницы. Золотистые, словно покрытые капельками солнца.

...

Джексон думает, что они не вернутся. Джексон уверен, что ноги его не будет в этой вот развалюхе. Джексон помнит, что у отца был неплохой такой трейлер...

Джексон... Джексон чувствует, что он дома.

====== 103. Итан/Джексон ======

Комментарий к 103. Итан/Джексон https://goo.gl/KJcdHR

Джексон улыбается так редко, что кажется, мышцы, отвечающие за улыбку, давным-давно атрофировались за ненадобностью.

Джексон часто долго-долго сидит у окна, наблюдая, как колышутся тяжелые воды Ла-Манша. Он так задумчив, серьезен, и будто ждет что-то. Словно там, на другом берегу пролива он оставил нечто важное. Кусочек сердца? Мечту? Свои крылья?

Джексон никогда не шутит и не злится, он никогда не язвит, не пытается подколоть, уязвить. Он будто застыл, замер в пространстве и времени. Не живет, не дышит, не существует.

— Иногда ты пугаешь до чертиков, — шепнет ему Итан и замолчит, уткнувшись в затылок.

Сердце под ладонью бьется ровно, но теплые пальцы накроют сверху, сожмут.

— Это просто дождь и туман, ты же знаешь.

Знает. Знает это и все то, о чем Джексон не говорит никогда. Молчит, запирая боль и тоску глубоко внутри. На замок, обсыпанный пеплом рябины, пропитанный аконитом.

— Люблю тебя.

Итан не говорил этих слов никогда и никому. Никому, кроме брата, что остался так же далеко, как и прошлое Джекса. В маленьком, солнечном и унылом городке Калифорнии. В другой жизни. В прошлом.

— Дэнни ты тоже любил?

И столько скуки в голосе, словно ему все равно. Все равно, что парень, с которым он делит жизнь и постель, все еще может думать о ком-то, кого Джексон там, далеко и давно, считал лучшим другом.

Столько скуки в голосе, но мышцы напрягаются на руках, и Итан ведет легонько ладонями от запястий и выше — забирает тревогу.

— Ты же знаешь ответ.

Ты же знаешь, что кроме тебя никого больше нет. Во всем мире.

Ты же знаешь, что здесь мы снова живем. Мы вместе. Мы оба. Вдвоем.

Все так. Но то, что выгрызло часть души Джексона там, в Бейкон Хиллс, никуда не ушло. Оно гнетет до сих пор. И, если б не Итан... Если б не Итан, он бы, наверное...

Но об этом лучше не думать.

— Ты же знаешь, что он сдох, правда? Тот ящер. Это он был убийцей, не ты. Это был он, и его больше нет. Ты свободен.

Пальцами — в волосы, рваным выдохом — в шею. Чувствуя, как расслабляется тело, как отпускает тревога.

“Как умудрились мы найти друг друга здесь, на другом конце мира?”

Судьба?

Смешно до икоты...

— Я тоже, Итан...