И надо же, именно в этот момент он получил письмо от своей жены Аминаты, о которой и думать забыл. В письме она сообщала, что у них родился сын, которого она назвала Фадель – прекрасный, как звезда. Есть ли у Ивана компьютер, чтобы она могла послать ему по электронной почте фотографии этого чуда природы их совместного производства? Она перевернула небо и землю, чтобы раздобыть его адрес, и теперь хочет приехать, чтобы воссоединиться с ним, – как только скопит достаточно денег на дорогу. Это еще сильнее усугубило и без того паническое состояние Ивана. Что он может предложить жене с ребенком, он, у которого ни гроша за душой? Где их поселить? На что кормить? Нечестно добытые деньги имеют особенность исчезать в один миг. Иван совсем ничего не скопил из тех солидных сумм, что проходили через его руки, и теперь был вынужден жить за счет сестры, которая благодаря выдающимся успехам в учебе получала «гваделупскую стипендию». Вскоре Мона нашла ему работу. Но какую унизительную! Мойщик посуды в столовой при коллеже, где работала она сама. Хотя Ивану и было противно, он решил, что если ситуация не изменится, то согласится на это предложение.
С декабрем пришла зима, принесшая невиданные холода. Каждое утро чахлые газоны кондоминиума Андре Мальро покрывал плотный белоснежный ковер, а между корпусами неистовствовал ледяной ветер. Больше ребятня не гоняла в футбол на парковке. Закутанные по самые глаза, дети носились по коридорам, в которых жители постарались замуровать все выходы, чтобы защититься от холодных сквозняков. Только Мона с Иваной покидали квартиру в эти дни. В целях борьбы с депрессией Уго бутылку за бутылкой поглощал ром «Депá» и, пьяненький, становился болтлив, хотя обычно держал язык за зубами. Он рассказывал Ивану, который тоже не высовывал носу из дома, что это напоминает ему жуткую зиму 1954 года. Тогда он был молод и работал на автозаводе. Насмерть замерзшие птицы падали под ноги прохожим. Как раз в ту эпоху возникла Ассоциация бедняков «Эммаус»[60]
, когда аббат Пьер, никому до этого не известный, поднял свой голос в защиту бездомных. Мона, со своей стороны, не унывала – с приближением Рождества она занялась украшением настоящей елки для троих своих внучат. Звезды и разноцветные лампочки напомнили Ивану праздники, что устраивали им в детстве. Вместе с матерью и бабушкой он шел к церкви в родном поселке, уродство которого на время словно притушевывалось. Напротив, вся Ослиная Спина ходуном ходила от предвкушения, словно судно в море. Одетые во все белое участницы хора, репетировавшие до этого неделями, усаживались по левую сторону от алтаря вместе с детьми, которых устраивали между коленями. И вот под сводами храма разливались звуки хорала «Христианская полночь», наполняя всех присутствующих своей благодатью.– И почему ты перешел в ислам? – часто спрашивала Мона юношу, украшая елку. – Традиции нашей религии так прекрасны!
Иван даже не знал, что сподвигло его вступить в разговор. К этому времени ислам стал неотъемлемой частью его жизни. Книжки он открывал редко, но никогда не уставал читать и перечитывать суры. Он нехотя ответил:
– Просто эта религия кажется мне толерантной и в то же время великодушной.
Мона насмешливо прищурилась и заявила:
– Ну это свойство всех религий.
Безусловно, она была права.
Рождество выдалось снежное. Ах уже это «белое Рождество», как поется в легкомысленной песенке Бинга Кросби:
К праздничному ужину Ивана снова надела платье от Жан-Поля Готье, которое брат подарил ей во времена своего процветания. Как ей шло это сочетание алого и золотого! Она далеко превосходила красотой невестку Моны родом из племени кабилов, которая любила задирать нос по той причине, что выучилась на медсестру и теперь работала в одной крупной больнице. Мона тоже без дела не сидела. Она приготовила домашнюю кровяную колбасу, морепродукты в панировке, пирожки с мясом и – чудо из чудес, мартиникский специалитет – густой суп, который варится из потрохов целого барана. Роскошный стол, разумеется, сопровождало изрядное количество пунша, так что праздник продолжался до самого рассвета. Все смеялись, шутили, и особенно в ударе был сын Моны, который ради такого случая приехал из Монпелье, где проживал с семьей.
Только Иван чувствовал себя чужаком и не мог разделить всеобщего веселья. Кроме того, он не употреблял свинину и не пил спиртного. Им с прежней силой завладели воспоминания об Аликсе и Кристине. Ему чудился их запах, казалось, он вот-вот снова окунется с ними в сладкую негу. Его мучило мрачное предчувствие. Он был уверен, что Господь даровал ему короткую передышку, чтобы внезапно нанести фатальный удар, и в тревоге спрашивал себя, ну какие еще испытания уготованы ему в будущем?