А через два дня почтальон доставил ему заказное письмо. Директор тюрьмы Санте приказывал ему явиться туда как можно скорее, имея при себе удостоверение личности. Насколько нам удалось установить при исследовании этого неожиданного послания, оно было отпечатано на машинке на казенной бумаге с официальной «шапкой», подписью и здоровенной печатью. Что все это значило? Чего он хочет от Ивана?
– Да ничего, – уверил его Уго. – Если бы легавые хотели арестовать тебя как подельника Мансура, то уже давно бы это сделали. Явились бы сюда с группой захвата и отвезли тебя куда следует.
По выражению Натаниэля Готорна, тюрьма есть «черный цветок цивилизованного общества»[61]
. Тюрьма Санте, однако, вовсе не соответствовала этой метафоре. Она была расположена в самом центре XIV округа Парижа – это было громадное здание без особых излишеств. Его мощные стены были щедро побелены известью. Сводчатая дверь вела в большой мощеный двор. Несмотря на ничем не примечательную обстановку, сердце Ивана еще сильнее сжалось от дурного предчувствия. Он чувствовал всем существом, что внутри этого здания его поджидает страшное известие, затаившееся, словно дикий зверь. Скоро он набросится на него и разорвет в клочья. Его привели в кабинет, на одной из стен которого красовался гигантский портрет президента республики. Там его ждали трое мужчин. Двое у входа были полицейскими в форме с мрачными бледными лицами и в плоских фуражках. А третий – явно гражданский, смуглый человек приятной наружности, с темными вьющимися волосами. Он приветливо улыбнулся Ивану и представился:– Меня зовут Анри Дювиньё, я адвокат вашего кузена, Мансура. Мой отец тоже приехал из Гваделупы, как и вы.
Решив положить конец этим любезностям, один из полицейских протянул ему синюю папку и открыл ее.
– У нас для вас крайне печальная новость. Мы не смогли сообщить вам раньше, поскольку разыскивали вас сначала в Гваделупе, а потом в Мали.
Тут, опустив глаза, заговорил второй:
– Ваш кузен, Мансур Диарра, покончил с собой в камере. Он оставил для вас прощальное письмо.
«Покончил с собой»? Эти слова не укладывались у Ивана в голове. Ниже мы приводим письмо Мансура к брату, которое после упорных поисков нам удалось раздобыть. Оно не слишком длинное, но переполнено искренним чувством:
Мы не станем задерживаться на неприятных формальностях, которые пришлось соблюсти Ивану. Мы только хотим подчеркнуть, что случившееся нанесло ему непоправимый удар. Он ходил по городу, словно зомби. И если бы не нежность его сестры, если бы не забота Моны, у которой под внешностью гарпии пряталось золотое материнское сердце, он бы просто лишился рассудка. Без сомнения, самый тягостный момент он пережил на погребении тела Мансура в общей могиле на муниципальном кладбище Вийере-ле-Франсуа.
Анри Дювиньё посчитал своим долгом присутствовать на похоронах. Он не упускал случая подчеркнуть свое происхождение, но на самом деле не знал своего отца и никогда не бывал на Гваделупе. Он вырос под крылышком у матери в роскошной квартире, доставшейся той от родителей. Уже несколько поколений Дювиньё были адвокатами по хозяйственному праву с богатой клиентурой, которая платила им щедрые гонорары в звонкой монете. Женились они все на обеспеченных невестах-музыкантшах – пианистках, скрипачках, виолончелистках, которые с удовольствием услаждали слух членов своей семьи. Одна из них, Аракси, армянка по происхождению, воспламенившая сердце Жозефа – Дювиньё в восьмом поколении, стала довольно известной и выступала с сольными концертами в Карнеги-холле. Анри был первым в роду, кто увлекся социальными вопросами. Он создал ассоциацию защиты эмигрантов, которых во Франции было пруд пруди.
По дороге с кладбища он дружески взял Ивана под руку.
– Я могу надеяться на новую встречу? – спросил он с видом опытного соблазнителя.