Лотта не боялась обратной поездки, теперь она чувствовала себя куда более опытной. Она бы нашла путь из Индии в Швецию и без карты. Поездка прошла быстро и без эксцессов – за исключением случая в горах за Трабзоном, когда они попали в занос на обледеневших рытвинах и соскользнули со склона. Но снова ангел-хранитель был на своем посту: машина успела остановиться вовремя, и только каждый мускул в их телах дрожал от избытка адреналина.
На все была своя причина, и Лотте было суждено доехать до дома.
Вернувшись весной 1976 года в Барос, она рассказала родителям о своей любви. Что Пикей – тот самый, единственный, и она хочет выйти за него замуж. Поэтому осенью она снова поедет в Азию. Но мать стала ее отговаривать.
– Пикей еще не окончил художественную школу, да и у тебя нет образования, – трезво рассудила она. – Останься дома и учись. Не теряйте друг друга, переписывайтесь – так, на расстоянии, вы сможете узнать друг друга лучше.
Это звучало совсем не воодушевляюще, но чем бледнее становились воспоминания и чем больше выветривались ароматы Индии с ее одежды, тем яснее она понимала, что мать, вероятно, права. Две души боролись в ее груди. Если бы ехать домой нужно было сейчас, она определенно осталась бы в Индии. Она была в этом уверена, но в то же время, где бы в мире они ни решили поселиться, им нужна была твердая почва под ногами.
Пикей обещал приехать в Швецию так быстро, как только сможет. Но проходили недели, месяцы. Прошел август – месяц, в котором они договорились воссоединиться, а Пикей так и не появился. Вместо этого в сентябре пришло письмо из Нью-Дели. Он писал, что собирается в Швецию, но это займет время, и он не знает, когда именно он отправится в путь и как будет добираться.
Лотта думала о том, чтобы самой поехать в Индию. Но она работала в детском саду, зарабатывала совсем немного и ничего не могла откладывать. А одалживать деньги у родителей не хотела.
Со временем она поняла: мать очень боялась, что она выйдет замуж, так и не получив профессию. Она считала, что женщины не должны, как прежде, быть только матерями и домохозяйками. В юности у матери не было шанса получить профессию, и она не хотела, чтобы дочь повторяла ее ошибку.
Появились новые мечты. Все детство и юность Лотта играла на пианино и пела. Теперь она подала заявление на стажировку в местную музыкальную школу и в музыкально-педагогический институт в Стокгольме. И ее пригласили на практику в Стокгольм.
Индии придется подождать.
Пикей вернулся к школьным будням, рисовал в студии, а ради заработка делал портреты у фонтана. Но жизнь вокруг изменилась. Нью-Дели был парализован новыми суровыми законами. Они включали в себя цензуру прессы, санацию трущоб, кампании по стерилизации, запреты на демонстрации и политические собрания.
Пикей видел, как вдоль бульваров Нью-Дели бульдозеры сносят трущобные хижины, а полицейские разгоняют народ. Сонно-равнодушный к политике город стал другим, теперь он кипел от полицейского произвола и бунтов.
Тем не менее Пикей никогда не считал, что Индира Ганди зашла слишком далеко. Если хочешь изменить коррумпированную, несправедливую Индию, надо править железной рукой – в этом он был уверен. В конце концов, нельзя же просто попросить брахманов не притеснять далитов[39]
или вежливо убедить работодателей принимать их на работу. Нельзя рассчитывать, что люди добровольно откажутся от унаследованных или приобретенных прав и внезапно, безо всякого принуждения, превратятся в благодетелей. Эта политика, по мнению Пикея, была противоядием от эгоизма.Мистер Хаксар, личный секретарь Индиры, больше года назад обещал выхлопотать Пикею квартиру. Весной 1976 года, когда Пикея не оставляли мысли о Лотте, возвращавшейся в микроавтобусе «Фольксваген» обратно в Европу, Хаксар вновь связался с ним.
– Все готово, – сказал он. – Можете въезжать в квартиру.
– Где она?
– На Саут-авеню.
Боже, Саут-авеню – улица парламентариев. В этом квартале стояли бунгало политической элиты.
– И я буду там жить?
– Конечно, – кивнул Хаксар. – Одна из квартир в доме № 78 – ваша.
Пикей собрал свои пожитки. Поскольку мольберт и холсты он хранил у фонтана, все влезло в один мешок. С ним он и отправился к своему новому дому.
Квартира состояла из большой общей комнаты, обставленной дорогой мебелью, отдельной спальни, балкона с видом на сад, кухни, столовой и двух ванных. Проголодавшись, он мог заказать по телефону еду из близлежащего ресторана. Грязную одежду он больше не должен был стирать сам, ее можно было отдать работнику прачечной, который каждый день приходил за бельем.
Всего год назад он спал под мостом и грелся у мусорных костров. А теперь жил в бунгало на одной улице с премьер-министром, и у него было все, о чем только можно мечтать. Причина успехов последних лет, как он считал, крылась в том, что он отработал свою плохую карму. Он так много страдал и боролся, что накопил достаточно хорошей.
Он надеялся, хорошая карма перевесит и будет отныне определять его жизнь.