Невероятное преступление Худи Розена

Мистер Абрамович держал в руке ермолку Хаима, демонстрируя ее собравшейся толпе. Это была Хаимова любимая ермолка. Очень стильная, замшевая, с серебряной каймой. Оказалась, что она порвана посередине, едва ли не пополам. И не распадается только благодаря серебряной кайме.

Я резко вдохнул.

Несколько человек из задних рядов разом повернулись и увидели, что я выглядываю из дверей склада.

Я попытался сохранить хладнокровие. Шагнул в торговый зал, сделал вид, что проверяю ширинку, типа, только что из уборной. Но по взглядам, полным гнева и узнавания, я сразу понял, что номер не прошел.

Проведя в торговом зале около минуты, я разобрался, что именно произошло.

Когда мы вышли из школы, я отправился к Анне-Мари. Мои друзья – в магазин. Взяли всякой ерунды: попкорна, ирисок, «Элитных дорито» – в зеленой упаковке, с кисло-пряным вкусом, импортированных из Израиля.

Друзья мои прогуливались, закусывали, наслаждались хорошей погодой, своими несравненными дорито – и тут к ним подошли несколько местных. Эти местные козлы начали выкрикивать антисемитские лозунги, а когда одноклассники мои достойно ответили им на словесные оскорбления, то перешли от слов к делу и напали на моих друзей.

Был момент, когда двое этих хулиганов прижали Хаима к стене. Рассуждали вслух, действительно ли у Хаима под шляпой еврейские рога. Сдернули с него шляпу. Когда рогов под шляпой не обнаружилось, они решили, что рога, видимо, совсем маленькие и прикрыты ермолкой. Стащили и ермолку тоже. Когда и там никаких рогов не оказалось, они разорвали ермолку едва ли не пополам, но бросили все это и сбежали, потому что их заметил какой-то прохожий и принялся на них орать.

Меня вдруг шатнуло. Я оперся рукой о полку, чтобы не упасть. Что я сказал тогда папе? Сказал, что ничего подобного здесь никогда не случится. А оно бы обязательно со мной случилось, если бы я не сбежал на свидание с Анной-Мари.

Говорил ребе Фридман, используя кассовую стойку вместо штендера[63] или подиума. Ребе Фридман был главой синагогальной общины, а также старшим местным раввином в школе. У него был круглый живот и длинная седая борода. Говоря, он всегда покачивался взад-вперед. Голос у него был негромкий, но разносился по всему помещению. Судя по утомленному лицу, говорил он уже довольно давно. И теперь закруглялся.

– О том, что такое жизнь в изгнании, мы знали со времен разрушения первого храма[64]. Знали, каково это – вести эту битву. Ненависть для нас мучительна. Это вызов, брошенный и нам, и Богу. Но она же подтверждает нашу веру в то, что наши традиции, поддержка общины и бесчисленные чудеса, творимые Хашемом, позволят нам оставаться здесь в безопасности. Я обсудил практические моменты с мистером Розеном, мистером Абрамовичем и доктором Резниковым, а потом мы вместе обсудили их с ребе Таубом. И на эту тему я попрошу выступить мистера Розена.

Папа шагнул вперед. Выпрямился во весь рост. Он умел, когда хотел, выглядеть внушительно: на собраниях комитета, судебных слушаньях, чтениях в синагоге.

– Я обратился в местную полицию, – начал он. – Они, предсказуемым образом, не признаю́т за собой обязанности защищать всех граждан без исключения. Меня выслушали, но совершенно очевидно, что делать ничего не будут. А значит, нам придется, благо нам это привычно, защищаться самостоятельно. План таков. Никому не ходить по городу поодиночке, даже взрослым. Ездить на машине можно. Но, если идете пешком, собирайтесь в группы не меньше двух человек. К школьникам мы приставим взрослых, распределившись по месту жительства: сопровождающие будут каждый день отводить детей в школу и приводить обратно. Да, мы все люди занятые, придется чем-то пожертвовать. Но ведь речь идет о наших детях, нашей общине, нашем народе и нашем будущем. Во время молитв мы будем запирать двери синагоги и выставлять у входа двоих дежурных. А мы с ребе Фридманом обратимся к мэру, городскому совету и полиции с просьбой снять возникшее напряжение. Будем надеяться на лучшее: что в результате наше положение в глазах закона стабилизируется, ибо на данный момент нас явственно и открыто преследуют, что приводит к физическим и духовным страданиям наших…

Папу прервал стук по стеклянной витрине магазина. Все головы повернулись в сторону улицы: там стояло пятеро полицейских. Старший из них, тот, который стучал, топнул ногой и поманил пальцем.

– Прошу прощения, – обратился папа к собравшимся.

Все расступились, давая дорогу ему и ребе Фридману – они направились к выходу. Просочились в двери и встали на тротуаре рядом с полицейскими.

Старший полицейский заговорил, губы его шевелились очень быстро. Одновременно он грозил указательным пальцем в сторону собравшихся. Остальные нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

В ответ на слова полицейского ребе Фридман и папа дружно вскинули руки.