Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

Через 15 минут я сидел в задней части скорой, припаркованной у тротуара, с иглой и пакетиком апельсинового сока в руке и с присоединенной ко мне большой емкостью жидкости странного цвета, которую по каплям в меня вливали. Толпа разошлась, и теперь со мной осталась лишь одна приятная леди в форме, которая считывала показания измеряющего давление прибора, манжета которого опоясывала мое плечо. Огни скорой были выключены, и теперь я начал вспоминать, что если бы этого не было сделано, моя голова взорвалась бы от боли. Очевидно, я побывал в обмороке, в голове моей засела пульсирующая боль, хотя сознание мое теперь прояснялось, и мое состояние улучшалось благодаря оказанной помощи. Тем не менее я все еще был слаб и чувствовал себя так, будто готов проспать несколько суток. Конечно, частично все это объяснялось тем, что я только что чуть не перешел грань, за которой начиналось развитие сахарного диабета. Но частично вина лежала и на моем путешествии: сейчас, когда цель была так близка, мой организм говорил мне, что скоро его ресурсы закончатся.

— Только бы еще немного, — тихо прошептал я самому себе.

— Что такое? — спросила сотрудница скорой.

— О, ничего, — ответил я. Я просто очень устал для того, чтобы рассказывать свою историю.

Ник стоял в десяти или 15 метрах, разговаривая по телефону, и снова, и снова встревоженно оглядываясь на меня через плечо. Наконец он повернулся и направился ко мне. Мне удалось улыбнуться. Ник имел мрачный вид.

— Как ты себя чувствуешь? Готов поговорить?

— С кем?

Он протянул мне свой телефон, я взял его, озадаченно на него глядя.

— Алло, — проскрежетал я.

— Леон?

— Отец?

— Леон, ты в порядке?

С минуту я просто не мог выдавить ни слова. Не при таких обстоятельствах мне бы хотелось поговорить с отцом. Мне следовало бы поговорить с ним, стоя на холме, перед знаком Голливуда, а не лежа больным и разбитым в этой проклятой карете скорой помощи.

— Леон?

— Я здесь, отец. И я в порядке.

— Мало того, что твой голос звучит не как у человека, с которым все в порядке. У тебя еще и нет друзей, способных за тебя врать. Ник рассказал нам, что ты болен, так, как и боялась твоя мать. Она же звонила тебе и говорила…

— Пап, я знаю, знаю.

— Ну хорошо, хорошо. Итак, я попросил Ника доставить тебя в ближайший отель.

— Папа…

— …А завтра Ник посадит тебя в самолет до Лондона. Я дал ему всю информацию по своему счету, и ты прилетишь домой. А на следующий день ты отправишься к моему врачу, я уже договорился о времени…

У меня снова закружилась голова, но не потому, что моему организму не хватало сахара, или воды, или сна. Мироздание описало круг, и этот круг замкнулся на мне, здесь, в шаге от шоссе, которое могло донести меня до Лос-Анджелеса. Моя жизнь накинула петлю мне на шею, и все, что я мог слышать в объявляемом мне отцом приговоре, — это скрипучий голос моего учителя: «Логотетис… никогда ничего не достигнет сам…. всегда будет жить за счет своего отца…»

— Леон, мы доставим тебя домой. Теперь, когда ты завершил свое маленькое приключение….

— Отец….

— Слушай, там был риск, и я могу только восхищаться тобой, однако между риском и глупостью существует небольшая разница…

— Отец, стоп. Я не вернусь домой.

— Это даже не обсуждается, Леон. Это… это просто не сработает, сынок. Ты болен, и ты об этом знаешь. Твоя мать за тебя волновалась и тоже заболела, она даже не может подойти к трубке и…

— Отец, мы говорим не про тебя или нее. Мы говорим про меня. И про то, что я должен делать, — я говорил громче, сотрудница скорой тихонько вышла из машины, а Ник отошел на несколько шагов.

— Леон…

— Ты помнишь тот грот в море, пап?

— Сын, какое все это имеет значение?

— Грот в море, пап, просто скажи… ты помнишь?

Пауза.

— За скалой в море, в Греции, около дома твоей бабушки?

— Я никогда не нырял в него. Никогда не мог этого сделать. Никогда не верил, что если нырну вслед за тобой, то смогу выплыть с другой стороны.

— Ну хорошо, ты просто никогда не был хорошим пловцом, Леон.

— Но я был! Я был хорошим пловцом! Я просто никогда не верил, что смогу проплыть так далеко, и ты тоже в это никогда не верил. Ты никогда не верил, поэтому никогда не подталкивал меня к этому.

Он молчал.

— Папа?

Он вздохнул.

— Да.

— Это морской грот. И я уже практически на другой его стороне. И я сделал это благодаря всем этим людям, которых я встречал, этим невероятным, безумным людям, которые дали мне вздохнуть свободно и почувствовать жизнь и… Папа, я должен это сделать.

Опять тишина.

— Отец, сейчас я положу трубку. Скажи маме, что я люблю ее. Я позвоню вам, когда я закончу.

Тишина.

— Пока, папа.

— Леон…

Я ждал.

— Я знал, что ты сможешь переплыть его. Я просто… — я услышал тяжелый вздох на другом конце линии, а затем опять на несколько моментов установилась тишина. — Ты же наберешь нам, когда вынырнешь на поверхность?

С легкой улыбкой я вздохнул.

— Когда я вынырну.

Я закрыл крышку сотового и тяжело откинулся на сидение. Ник повернулся ко мне.

— Леон…

— Не начинай.