Невеста для серого волка

Нет, конечно, я не думала, что он – Синяя Борода, но как-то все это подозрительно. Интуиция не даром кричит об опасности, а своему внутреннему чувству я всегда доверяла.

Люсинда повернула голову к окну и, не глядя на меня, заговорила. Тусклый фонарный свет рассеивал ночную дымку и мягко скользил ее лицу. А я чувствовала, как с каждым ее словом холод ползет от моих лодыжек все выше и выше, обвивая ноги, точно большой склизский змей.

– Начну, пожалуй, издалека. Я родилась в портовом городке на юге страны. Моей матерью была женщина из квартала Красных Фонарей, я ее не помню – она умерла, когда я была совсем крохой. Меня поместили в приют – ужасное местечко… – Люсинда повела плечами и скрестила руки под грудью. Лицо ее сейчас напоминало безэмоциональную маску. – А в четырнадцать лет выгнали. Я попала на текстильную фабрику, жила в бараке, в грязи и тесноте вместе с остальными девочками, а хозяин всячески издевался над нами и… и много чего еще. Вспоминая те времена, я жалею, что у меня не хватило смелости убить его.

От этих ее слов, от тона, каким это было сказано, у меня перехватило дыхание. Словно в комнате резко закончился воздух.

– Однажды я не выдержала и сбежала. Передо мной было несколько путей: пойти по стопам матери и умереть от дурной болезни, выйти замуж за какого-нибудь бедняжка – а кто еще позарится на безродную сиротинушку – и умереть от очередных родов, либо снова устроиться на работу, где абсолютно любой смог бы по мне протоптаться, ведь заступиться за меня было некому, – она повернулась ко мне и, глядя прямо в глаза, спросила: – что бы выбрала ты?

Я растерялась, забыла все слова. Каждая из перспектив была по-своему печальна, и, представляя себе молоденькую нищую девчонку с копной черных кудрей, обозленную, растерянную, мне было искренне ее жаль.

– Здесь не из чего выбирать, – тихо ответила я и отвела взгляд.

Люси кивнула.

– Вот именно. Но вскоре произошла встреча, которая перевернула мою жизнь – я познакомилась с Торном Глоудом. Да уж, знаменательная вышла встреча, – она хохотнула и продолжила. – Я пыталась его обокрасть, но попалась… Честно, испугалась до смерти, уже представляла, как он волочет меня в тюрьму, а там мне дают плетей за воровство. Но он повел себя совершенно иначе… Он предложил работать на него.

– Работать? Кем? – спросила я, и внутри зашевелилось подозрение. Как-то не верилось, что Торн сжалился над бедной сироткой и решил помочь ей только из человеколюбия.

Люсинда снова погрузилась в воспоминания – глаза подернулись дымкой, она больше не смотрела на меня.

– Торн владел весьма приличным домом терпимости, куда наведывались исключительно толстосумы – он позвал меня туда работать. Я решила, что это лучше, чем умереть в грязи от голода или развлекать пьяную матросню, – на последних словах она брезгливо поморщилась, и ее холеное личико сделалось отталкивающим. – Я назвалась Люсиндой, выбросила из памяти прежнее имя, чтобы ничто не связывало меня с прошлым…

– Сколько тебе было лет?

– Четырнадцать. Почти пятнадцать.

– Ты была совсем ребенком!

– Чему ты удивляешься? Были девочки и младше. И даже мальчики. Чем раньше начнешь, тем больше успеешь заработать, – она усмехнулась и откинула за спину копну черных кудряшек.

Мне оставалось поражаться, с каким цинизмом она говорила об этих жутких вещах. Но Люсинда не подозревала, наверное, как холодел ее взгляд, когда она пыталась заморозить свои истинные эмоции. Выстраивала вокруг себя броню, нарочно смеялась, чтобы ничто и никто не смогли ее ранить. Даже она сама.

– Я решила продать себя как можно дороже. Я бы не пошла надрывать спину от зари до зари, ждать, пока руки распухнут от работы, а лицо покроется морщинами, в которые въестся несмываемая грязь, – она вытянула вперед правую руку, словно любуясь изящной кистью, и пошевелила пальцами. – Красота и молодость проходят быстро, иногда и глазом моргнуть не успеваешь. И единственное, что имеет ценность в нашем шатком и непостоянном мире – это деньги. Когда я скоплю достаточно, то куплю себе маленький домик на берегу моря и поминай, как звали. Никаких мужчин, никаких проблем.

– Ты не виновата, – выпалила я, чувствуя, как с каждой минутой сердце стучит все быстрей и быстрей. Я не могла до конца понять, чего во мне больше – жалости или злости. – Это все Торн… – это имя я выдавил через силу, отныне оно было мне противно. -… он тебя совратил.

– Я могла и отказаться, – пожала плечами Люси. – Но я согласилась. Кого-то толкают в такие места насильно, но я пошла туда по своей воле. Чтобы взяться за такую работу внутри должна быть… – она нахмурилась, пытаясь подобрать подходящее слово. -… должна быть червоточина. Если есть маленькая такая червоточинка, не больше булавочной головки…

– Хватит, перестань.

– Что, неприятно слушать? Ты ведь вся такая правильная, такая чистенькая, – улыбка ее сейчас была похожа на издевательский оскал.

– Невозможно слушать, как ты мешаешь себя с грязью, будто от этого тебе становится легче.

Протяжный выдох слетел с ее губ, и женщина устало опустила веки.