Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Бесспорно, в Московии мог прежде существовать такой обычай, что коль скоро царь возымеет намерение жениться, то к нему свозят со всех концов страны девиц, отличающихся красотой и стройностью стана. Царь выбирал себе из них ту, которая ему наиболее нравилась, но теперь этот обычай уже принадлежит к старине: ныне цари женятся по совету тех, которые по их званию или по милости царской занимают в государстве второе место[825].

Кого из правителей имел в виду Корб, говоря о происходящем «теперь» и «ныне», — Федора Алексеевича? Ивана V? Петра I? — из текста не ясно. Но Корб был прав, утверждая, что обычай устаревает и что, выбирая себе невесту, особенно в конце XVII века, «цари женятся по совету» тех, кто стоит за троном. Ритуал смотра невест стал настолько формальным и бессмысленным, что на него уже никто не обращал внимания — ни иностранцы, записывающие все, что видят или слышат, ни даже дьяки в канцелярии, чья работа некогда и заключалась, кроме прочего, в проведении смотров невест.

В конце концов, времена менялись. В 1682 году упразднили систему местничества, что привело к значительному сокращению или к устранению многих сложных и пышных церемоний при дворе, дававших придворным возможность продемонстрировать либо оспорить свое место в иерархии чести[826]. Хорошо иллюстрирует ситуацию отмена ритуала Вербного воскресенья (который очень походил на церемонию царской свадьбы — в том смысле, что являлся и религиозным, и политическим придворным событием). Когда-то большая часть придворных принимала участие в процессии на Вербное воскресенье, но в 1678 году в Москве обычай сократили, а к началу XVIII века полностью убрали[827]. Эти изменения происходили в контексте «инфляции почестей», если использовать выражение Крамми, — в контексте критического роста с 1670‐х годов числа людей в думных чинах[828]. Двор был наводнен «новыми людьми», что ослабило значимость многих ритуалов и уменьшило то влияние, которое придворные приобретали благодаря участию в них[829].

Ритуалы царских свадеб также изменились в 1680‐х годах, но все же оставались мощным символическим моментом придворной жизни. Как это происходило, хорошо видно из сравнения свадебных торжеств двух соправителей, Ивана V и Петра I. Свадебный ритуал, который задействовали во время бракосочетания Ивана V и Прасковьи Салтыковой в 1684 году, демонстрирует возврат к роскошным свадьбам времен до царя Федора Алексеевича. Венчали пару не в домовом храме, как дважды венчали царя Федора III, а в Успенском соборе, традиционном месте заключения царских браков, — первое царское бракосочетание, проведенное там после 1671 года. Более того, венчал пару патриарх Иоаким, и, похоже, были устроены многие традиционные пиры, процессии и ритуальные бани («мыльни»)[830]. Это не было полным возобновлением больших и блестящих действ начала века. Шотландский наемник Патрик Гордон записал в своем дневнике, что «император Иоанн Алексеевич частным образом (как обычно) женился на Прасковье Федоровне Салтыковой», — с отсылкой, вероятно, к малочисленности их свиты в церкви[831]. Но даже так свадьба несчастного Ивана V затмила две предыдущие свадьбы (Федора III в 1680 и 1682 годах), возможно, единственные, которые помнило большинство придворных. Свадьба Петра I, напротив, могла соперничать по скромности со свадебными церемониями Федора III. Свадебного чина не сохранилось, единственные описания его взяты из кратких заметок в летописцах и записях иностранцев. Венчание было совершено не в Успенской церкви, а в домовом храме (в Верху) Свв. Апостолов Петра и Павла и не патриархом, а протопопом Благовещенского собора Меркурием Гавриловичем, духовником Петра I (и Федора III)[832]. Кроме того, празднования свадьбы — пир и сбор придворных — пришлись, судя по всему, не на день венчания, а совсем на другое время. Патрик Гордон записывает в дневнике: «Января… 20. Царь Петр Алексеевич женился на Евдокии Федоровне Лопухиной. [… Февраля] 7. …Свадебный пир при дворе»[833].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология