Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Смотры невест были действом, поставленным, срежиссированным и во многом подстроенным. Подробности того, как каждым смотром манипулировали родственники и фавориты, варьировались в зависимости от конкретной ситуации, но выбор невесты всегда разыгрывался на фоне основополагающей политики родства. Другими словами, описанные выше многие эпизоды, когда выбор невесты правителем контролировали или когда в него вмешивались, были не просто чередой не связанных друг с другом замыслов амбициозных придворных, а скорее выражением самой цели придворной политики Московии. Выбор невесты для царя так возвышал новую царскую родню (и родню этой родни), определяя значительную часть состава боярской элиты и внутреннего круга царских советников, что контроль над этим выбором стал навязчивой идеей политики. Беспокойство о том, какой выбор сделает царь, было обычным явлением в политической жизни знатных фамилий Московии.

Наконец, исследование показало, что смотр невест был распространенной, если не повсеместной, практикой на всем евразийском пространстве, встречавшейся на территориях от Босфора до Желтого моря и в периоды от Древнего мира до начала XX века. В любом месте и в любое время смотр невест был тесно связан с политической системой, попеременно то контролируя, то облегчая вхождение новой родни правителя в круг придворных, регулируя или определяя власть знати, проецируя образы монархической автократии или манипулируя ими, расширяя или ограничивая власть правителя. Это не означает, что все или большинство смотров невест на этом пространстве были связаны между собой происхождением: единственное реальное свидетельство такой связи, которое прослеживается, — заимствование из Византии Московией и, возможно, империей Каролингов. Скорее, смотр невест был пластичным ритуалом, который служил многим целям в разных культурных пространствах и по-разному прояснял политическую культуру, лежавшую в его основе. Определенно, смотры невест должны быть на переднем плане не только в работах по ранней русской истории, но и в тех, что находятся за пределами этой сферы.

Если в чем Московия и была особенна, так это в изолирующей роли религии. Одной из главных причин введения смотра невест в 1505 году стало желание избежать реальных дипломатических сложностей и предполагаемых духовных опасностей от брака с человеком неправославным. Потенциальные потери на дипломатическом поле, уход с королевского европейского брачного рынка представлялись менее значимыми. Очевидно, что религиозная позиция повлияла на формирование династической и внешней политики[889]. Таким образом, смотр невест был откликом на конфессиональный шовинизм и выражением его ограниченности. Только когда интересы государства стали наконец успешно конкурировать с интересами Бога, Россия вновь вышла из своей брачной изоляции. Благодаря «окну в Европу» появилась новая точка зрения на брак.

Когда Михаил Михайлович Щербатов писал свое эссе «О супружестве российских царей», он решил построить его в форме вымышленного диалога, потому что, как он сам отмечал, «причина, о которой я намерен здесь писать, толь подвержена к разным толкам, что почти не надеюся я единакою речью оную объяснить, и для того для лучшаго изъяснения избрал я род разговора, где с обеих сторон будут возражении предъявить»[890]. В конце этого диалога два его участника — министр и гражданин — так и не приходят к согласию, что же лучше для российского наследника, Павла Петровича (будущего Павла I): жениться на иностранной принцессе или на русской подданной. Министр говорит: «Я признаюсь, что вы мнение свое хорошо защищаете, однако я все, как и прежде сказал, при своих мыслях остался, а теперь не имею времени более продолжать разговора, вас оставляя. Прости!»[891] Возможно, Щербатов не осознавал этого так, как мы сейчас, но в своем эссе он представил обновленные аргументы в защиту смотра невест. Его доводы очень сходны с теми, которые Юрий Траханиотов приводил Василию III в 1505 году, когда была перенята практика смотров. Щербатовский диалог, колеблющийся туда-сюда, отражает неопределенность династической брачной политики Романовых в лиминальном XVIII веке — после того, как устаревший обряд смотров невест встретил свой закономерный конец, но до того, как новый закон о престолонаследии навел порядок в брачном хаосе. И наконец, Щербатов не мог и представить, что именно Павел I — о чьем повторном браке и был написан этот диалог — решит все нерешенные вопросы царских браков раз и навсегда.

Приложения

Приложение А. Выдержки из «Хронографа о браках царя Иоанна Васильевича»

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин

Правление династии Мин (1368–1644) стало временем подведения итогов трехтысячелетнего развития китайской цивилизации. В эту эпоху достигли наивысшего развития все ее формы — поэзия и театр, живопись и архитектура, придворный этикет и народный фольклор. Однако изящество все чаще оборачивалось мертвым шаблоном, а поиск новых форм — вырождением содержания. Пытаясь преодолеть кризис традиции, философы переосмысливали догмы конфуцианства, художники «одним движением кисти зачеркивали сделанное прежде», а власть осуществляла идейный контроль над обществом при помощи предписаний и запретов. В своей новой книге ведущий российский исследователь Китая, профессор В. В. Малявин, рассматривает не столько конкретные проявления повседневной жизни китайцев в эпоху Мин, сколько истоки и глубинный смысл этих проявлений в диапазоне от религиозных церемоний до кулинарии и эротических романов. Это новаторское исследование адресовано как знатокам удивительной китайской культуры, так и тем, кто делает лишь первые шаги в ее изучении.

Владимир Вячеславович Малявин

Культурология / История / Образование и наука