Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Во-вторых, смотр невест — один из тех обычаев, которые в конце XV — начале XVI века были заимствованы из традиции, бытовавшей в Византии (и, если уж на то пошло, до нее где-то еще). Новые ритуалы, титулы, костюмы и придворный этикет помогли создать имидж Московии как истинной наследницы православной Византии. Смотр невест по византийскому образцу был адаптирован для Василия III в 1505 году — первым в почти двухвековую историю русского смотра — по тем же причинам, по каким в 1498 году был воссоздан по византийскому же образцу ритуал венчания на царство для внука Ивана III, Дмитрия Внука. В обоих случаях использовалось влияние, которым при дворе Ивана III обладало все византийское. Более того, смотр невест, устроенный для Василия III, в какой-то мере компенсировал то, что он никогда не был коронован своим отцом — исполнение одного древнего царского византийского ритуала компенсировало отсутствие другого.

В-третьих, смотр невест и политическая культура, лежавшая в его основе, постоянно менялись во времени. Однажды прижившись, смотр невест развивался по пути, который еще больше закрепил его в придворной культуре и увел от византийской модели. Обычай сохранялся на протяжении почти двух веков, его проводили и при вторичных женитьбах, и для членов боковых линий династии, он стал важным инструментом контроля, регулирующим порой напряженные отношения между боярскими кланами и придворными фракциями, успешно исключая эти кланы из брачного пула. Многобрачие Ивана IV, смена династии, обострение межрелигиозных споров между православными и неправославными, инфляция почестей — все эти события скорректировали политическую культуру, лежавшую в основе смотра. В свою очередь, смотр невест также претерпел изменения. Эти изменения во времени, возможно, и стали причиной того, что записки иностранцев настолько по-разному рисуют механизм смотра: сложно запечатлеть образ меняющегося объекта.

В-четвертых, это исследование позволяет по-новому взглянуть на нескончаемые дебаты о природе монархической власти в Московии. Трудно согласовать выводы, сделанные в ходе этого исследования смотров невест, с давно сложившейся и общепринятой точкой зрения на великого князя или царя как на автократа. Ни патримониальная модель Ричарда Пайпса, ни модель деспотизма Маршалла По, ни модель автократии Ричарда Хелли (все они рассматривают монарха, который владеет землей и людьми Московии без законных посягательств со стороны аристократии или критических замечаний со стороны общественности) не учитывают тех источников, которые остались от смотров невест. Если бы мы поверили большинству иностранных свидетельств или некритично воспринимали официальные описания, тогда нас можно было бы убедить следовать этим моделям или выводу Забелина, что смотр невест являлся инструментом создания государства и фирменной чертой русской автократической системы.

Но свежее прочтение этих источников и, что важнее, тщательное изучение канцелярских документов, созданных в связи со смотрами, позволяют предположить совсем иное. Фокусирование на родстве при изучении кандидатур потенциальных невест, роль бояр и их жен в этом изучении, готовность бояр помешать царскому выбору, частое и решительное влияние фаворитов царя на этот выбор — все указывает на совместное избрание царской невесты, что больше согласуется с той консенсусной моделью ограниченной монархической власти, о которой говорят Коллманн, Кивельсон, Роулэнд, Кинан и другие и которая восходит к Веселовскому. Таким образом, смотр невест — это пример зияющей пропасти между образом и реальностью монархической власти Московии, пример того, что туманно названо «фасадом самодержавия». Хотя смотр невест явно транслировал образ власти и величия, простиравшийся далеко и широко по всему царству (здесь Забелин вызывает абсолютное доверие), реальность такова, что ни одно событие при дворе не свидетельствовало о совместном характере принятия решений лучше, чем смотр невест. Царь выбирал себе невесту из ограниченного числа претенденток, почти всегда из служилых семей среднего звена. Претенденток тщательно отбирали на предварительных смотрах, причем на этих этапах только бояре и придворные, а не царственный жених. Родство как критерий отбора преобладало над добродетелью и, возможно, даже над красотой. Все это не свойственно деспотизму.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология