Таким образом, возвращение женитьбы на иностранных невестах в XVIII веке не свидетельствовало об изменении роли царского брака в придворной политической культуре. Скорее династический брак, больше не привязанный к комплексу традиционных русских брачных ритуалов (к смотру невест, переименованию будущих невест и их отцов, официальному входу в Терем), снова стал инструментом дипломатии. Однако царский брак оставался политическим делом, что нередко приводило к сознательно просчитанному решению просто воздержаться от брака, как было в случае трех императриц (Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II), в отличие от такого же результата по воле судьбы (смерть Петра II, возраст и несчастья Ивана VI). Политизированность браков правителей в XVIII веке была столь же сильной и порождающей разногласия, как и в предыдущие два века, но не привела к созданию единого, согласованного нового паттерна царских браков. XVIII век был переходным периодом, и новый паттерн появился только в самом конце века, при Павле I.
Этот новый паттерн был прямым следствием указа Павла I о престолонаследии. Стоит напомнить, что в 1722 году Петр I издал самый первый в истории России закон о престолонаследии[877]
. Согласно ему Петр и его преемники сами выбирали следующего императора по своему желанию. Старая хрупкая традиция, согласно которой отцу должен был наследовать старший сын, так и не оформленная законодательно, была отброшена. Вместо этого в законе предусматривалось, что на кого государь укажет — на дочь, внучку, кузена, племянника или племянницу, даже на человека из другой семьи, — тот и будет наследником. И, как любой мог предсказать, впоследствии трон стал переходить от одной ветви к другой (колебался между потомками Ивана V и потомками Петра I). Такая неприемлемая ситуация сохранялась до конца столетия и закончилась только с принятием указа о престолонаследии, обнародованного Павлом I в день его коронации, 5 апреля 1797 года. Этим указом Павла устанавливалось, что сам закон будет инструментом, определяющим престолонаследие, а не воля императора, и что наследование будет происходить по мужской линии в династии, хотя женщина также может стать наследницей в случае отсутствия потомков мужского пола. Монарх становился главой императорской семьи, отныне все браки в династии не считались «законными без дозволения Государя на оные»[878]. Преемник Павла I, Александр I, добавил пункт, по которому все Романовы должны были избирать себе в супруги ровню (членов семей действующих или бывших правителей), а кто делал иначе — лишал своих детей прав на престолонаследие[879]. Таким образом, закон обеспечивал строгую очередность в наследовании внутри династии Романовых и устанавливал правила членства в династии — и, соответственно, права на наследование — путем строгого контроля над браком. По существу, закон Павла I с добавлением от Александра I означал, что никто из династии Романовых никогда больше не сможет жениться на русской подданной. У всех пяти последних императоров, как и у большинства их братьев и сестер, супруги были иностранного происхождения. Те немногие (хотя и во все большем числе) Романовы, которые вступали в морганатический брак, полностью осознавали последствия этих союзов для детей, которые от них рождались[880].Что касается самого смотра невест, то, так же прекратив свое существование, как Терем или терлик (вид кафтана), он продолжал жить и даже развиваться в литературе, музыке и искусстве (аналогичный переход совершил и византийский смотр невест). В XVIII веке он был забыт, но в XIX веке о нем вспомнили — во время ностальгического возрождения в литературе и искусстве всего допетровского. Смотр невест был одной из тех старорусских особенностей, которые были отнесены писателями и художниками эпохи Романтизма к наиболее характерным чертам самобытной Руси и ее монархии.