Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

Слухи об этих уступках достигли высших церковных чинов, и Петру I стоило больших усилий найти священника для венчания с такими изменениями. Согласно Юлю, Петр сначала написал митрополиту Рязанскому Стефану Яворскому в Москву, местоблюстителю пустующего патриаршего престола, призывая его приехать в Петербург и венчать пару, но тот сказался больным, сообщив Петру, что слишком слаб для такого долгого путешествия[865]. Тогда Петр призвал иеромонаха Стефана (Прибыловича), «суб-ректора тамошней русской патриаршей школы». Стефан подчинился приказу приехать в Петербург, но венчать пару отказался. Он смело привел аргументы из канонов, из Священного Писания, а также из истории, чтобы обосновать свою точку зрения, — браки между православными и неправославными недопустимы. В то время Петр не хотел давить на Церковь в этом вопросе, тем более что герцог итак неохотно согласился венчаться в русском храме, а из‐за этих пререканий мог поддаться искушению пересмотреть условия предполагаемого союза. Как говорит Юль, «чтоб не ссориться в военное время с упрямым, невежественным духовенством, которое легко могло бы увлечь за собою простонародье, царь более не настаивал на своем требовании у Стефана Прибыловича и приказал совершить венчание своему духовнику, архимандриту Феодосию Яновскому, игумену Хутынскому»[866]. Петр был вынужден лавировать между угождением капризному жениху и задабриванием церковников, слишком решительно настроенных, во всяком случае с точки зрения Петра, на отстаивание неудобных канонов.

Желание Петра изменить древний венчальный ритуал показывает, как далеко он готов был зайти для устранения сомнений и возражений со стороны нового родственника. Петр не хотел, чтобы его дипломатическим инициативам мешали древние литургические тексты. С другой стороны, те брачные условия, которые он оговаривал для своих родственников, показывают, что Петр вряд ли был равнодушен к чувствительности православия в отношении межконфессиональных браков. Как и Иван III, Петр I не желал допускать выхода из православия для представителей своего рода и настаивал на крещении в православии детей, рожденных в таких смешанных браках. Некоторые исследователи считают, опираясь на политику Петра I в отношении династических браков, что царь был разочарован и недоволен обычаями и учением Православной церкви, но эта точка зрения, как говорит Джеймс Кракрафт, является «результатом или непонимания, или попытки выдать желаемое за действительное, или и того и другого». «Поэтому, что касается Петра, — продолжает Кракрафт, — он оставался, как он сам сказал об этом в письме Константинопольскому патриарху в сентябре 1721 года, „благопослушным превожделенныя [т. е. горячо любимой] Матере нашея православно-кафолическия Церкве сыном“[867]»[868]. Таким образом, компромиссы Петра I были направлены только на решение дипломатических задач, а не на подрыв православной веры или литургической практики. Эти мотивы хорошо бы понял Семен Шаховской.

Вместе с тем контраст между гибким подходом Петра I и непоколебимым упорством Ивана III в отношении православных брачных обычаев настолько ярок, что как нельзя лучше завершает исследование смотров невест в Московии и подчеркивает лежавшую в их основе и опиравшуюся на них политическую культуру. Смотры невест и придворная политическая культура вместе развивались в течение XVI века и вместе устарели к концу XVII века. Смотры невест ввели, когда того требовала политическая культура, а затем действовали в обход них, игнорировали их и, наконец, стали обходиться совсем без них, когда политическая система, их породившая, претерпела фундаментальные изменения. Как и многие другие аспекты элитарной культуры и общественной жизни, ко времени Петра I ритуал смотра невест успел утратить свою символичность и политическую значимость при дворе, поэтому Петр не столько упразднил ритуал, сколько обнаружил, что тот уже лежит в руинах. Восстановив династические браки в качестве полезного инструмента дипломатии, Петр I смог достичь того, что не удавалось сделать его предшественникам со времен брака Елены Ивановны и Александра Ягеллончика в 1495 году. Если в чем Петр I и был «революционером», так это в устранении разрыва между династическим браком и дипломатией. Возможно, введение новой династической политики стало самым фундаментальным и долгосрочным изменением из тех, которые были заслугой Петра I.

Эпилог

Вся история смотров невест не заканчивается Петром I. Династическая и брачная политика, исследованная выше, приобрела в XVIII веке новые формы и значения, а смотр невест стал играть роль культурного артефакта той России, быстро стирающегося из памяти и уходящего в прошлое. Как отказ от практики смотра невест повлиял на царские свадьбы XVIII–XIX веков? Как смотр невест в Московии, подобно смотру в Византии, превратился из исторического и фундаментального политического ритуала в литературный мотив?