Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

Возможно, ни один вид искусства не воспроизвел смотры невест так живо, во всем многообразии их условных и мифических элементов, как несколько живописных работ знаменитых русских художников. На картине Михаила Васильевича Нестерова «Первая встреча царя Алексея Михайловича с боярышней Марией Ильиничной Милославской» (1887) изображено не великое множество кандидаток, а скорее приватное собрание, именно встреча, которую, согласно Олеарию, организовал Борис Морозов, чтобы молодой царь познакомился с выгодной ему, Морозову, претенденткой. На картине «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» (1887) Константина Егоровича Маковского мы видим другую крайность: Алексей Михайлович стоит впереди трона в Грановитой палате, а перед ним множество молодых девушек в два расходящихся ряда — образ, противоречащий сообщениям иностранцев (Коллинса и Фербера), что царю представляли только шесть финалисток. Знаменитый художник Илья Ефимович Репин, создавая «Выбор великокняжеской невесты» (1884–1987), тоже изобразил смотр невест царем Алексеем как официальный ритуал в огромной дворцовой зале (не в Грановитой палате), но число претенденток передал, по-видимому, верно. Работу Григория Семеновича Седова «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» (1882) стоит отметить особо. Седов, как и Репин, вероятно, был знаком с записками Коллинса: на картине шесть финалисток. Действие происходит явно в Тереме: стены комнаты, вдоль которых стоят скамьи, украшает растительный орнамент. Каждая девушка одета роскошно — платья у всех оторочены мехом, на головах узорчатые кокошники, — каждая благочестиво и скромно отводит взгляд, чтобы не встретиться глазами с царем. Алексей юн и безбород, в руках он держит, как это описывал Коллинс, кольцо и платок, чтобы отдать их своей избраннице. А за царем угадывается в тени боярин, возможно Борис Морозов, — с бородой, внимательный, его рука готова предупредительно прикоснуться к царю, если тот двинется навстречу «не той» кандидатке. Не много есть изображений, в которых лучше, чем на картине Седова, соединились бы факты и вымыслы о смотре невест, ставшие предметом данного исследования: роль красоты, добродетели и мнимая свобода царя в его выборе, с одной стороны, и манипулятивное, потенциально разрушительное и основанное на родстве влияние царских советников-бояр — с другой[888].

К каким же выводам мы пришли по поводу русских смотров невест? За рамками специальных исследований — о том, как находили кандидаток для смотров невест, или о количестве жен Ивана IV, или об изменениях со временем в традиционных обрядах царских свадеб — какие большие вопросы русской политической культуры исследованы в книге? Как интригующие и яркие рассказы о невестах и их царственных женихах вписываются в русскую историю?

Во-первых, в книге показано, что смотр невест не был чисто декоративным дополнением дворцовой жизни — напротив, он занимал центральное и существенное место в политической системе России раннего Нового времени. Смотр невест возник именно тогда, когда политическая культура Московии принимала свою окончательную форму — между победой в ходе гражданских войн (1425–1453) ветви Даниловичей из династии Рюриковичей и аннексией последних княжеств Северо-Восточной Руси в течение первых десятилетий XVI века (к 1521 году). В частности, смотр невест был введен в начале XVI века в результате сочетания трех факторов: исчезновение традиционного и любимого источника потенциальных супругов (удельных княжон) для членов русской правящей династии по мере того, как Московия преуспела в объединении под своим контролем земель Северо-Восточной Руси; затратность и религиозная проблематичность браков с иностранцами, как это доказал брак Елены Ивановны и Александра Ягеллончика, заключенный в 1495 году; подрыв баланса придворных фракций при женитьбах на дочерях знатных бояр, как было наглядно продемонстрировано династическим кризисом 1497–1502 годов. Смотр невест позволил обойти все эти проблемы, обеспечив механизм выявления потенциальных невест из нового контингента: русские, православные, но не слишком знатные и, следовательно, неспособные внести в придворную жизнь дисбаланс.