Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

В датах свадьбы с Иваном IV, расторжения брака и смерти Василисы мы можем быть уверены меньше, чем в аналогичных датах в биографии любой из остальных жен царя. Первый муж Василисы, Мелентий Иванов, исчезает со страниц источников в 1573/1574 году; Скрынников небезосновательно предполагает, что свадьба состоялась незадолго до пожалования земель детям Василисы в 1578/1579 году[534]. Если он прав, то от дня смерти Анны Васильчиковой (7 января 1577 года) до брака с Василисой (вероятно, чуть позже в том же году) прошло всего несколько месяцев. О судьбе ее после свадьбы мы знаем также очень мало. Единственный источник сведений — «Хронограф» Сулакадзева, в котором сообщается, что Иван IV «заточи» Василису в Новгороде 1 мая 1577 года, когда обратил внимание на ее заинтересованность оружничим Иваном Деветелевым[535]. Слово «заточи» в этом тексте обычно понимают как «заключил в темницу», и так действительно могло быть. Конечно, многие историки утверждали, что ее постигла именно такая судьба, — утверждали, вероятно полагаясь на надежду Зимина, что «Хронограф» Сулакадзева, несмотря на его очевидные текстуальные ошибки, может отражать не сохранившиеся до наших дней источники[536]. Но если мы отбросим «Хронограф» (как и следовало бы), то оказываемся вообще без какой-либо версии того, что же произошло с Василисой.

Тем не менее, что бы ни случилось с Василисой Радиловой (а мы теперь можем начать называть ее так), можно утверждать, опираясь на многие факты, что она была шестой женой Ивана IV. «Смесь елагинская», которой так доверяет Карамзин, дарение земель двум детям Ивановым, на что опирается Скрынников, запись в разрядной книге, фраза «имал молитву» и позиция Православной церкви по поводу совершения обряда венчания с венцами и без них для второбрачных — все эти разрозненные, но убедительные свидетельства не могут быть отвергнуты с легкостью.

Если мы поверим этому ряду свидетельств, что Иван IV женился на Василисе, то мы должны признать, что состоялась свадьба. Этот предмет нуждается в основательном толковании. Пришло время раз и навсегда отказаться от странного представления о том, что Иван IV устроил что-то вроде «гражданского брака» или получил от церкви разрешение жить в супружеском союзе с Василисой без подобающего брачного благословения. Неясность фразы «имал молитву» и отсутствие чина не перевешивают того простого факта, что церковь устанавливала, что такое брак, и регулировала его — даже во времена правления столь своенравного царя, как Иван IV. Версия, что церковь могла согласиться на сожительство Ивана IV и Василисы, совершенно несостоятельна, да и такой категории, как «гражданский брак», тогда просто не было.

Семь жен Ивана IV

В последний раз Иван IV вступил в брак 6 сентября 1580 года[537]. Его невестой стала Мария Нагая, девушка из той семьи, что дала в 1549 году кузену Ивана IV Владимиру Старицкому его первую жену. Эта свадьба Ивана IV не только задокументирована в рукописях и опубликованных свадебных разрядах[538], но и, конечно, нашла подтверждение в судьбах и последующих карьерных передвижениях в период Смутного времени его жены Марии Нагой (или инокини Марфы) и их сына Дмитрия Угличского (а также самозванцев, называвшихся его именем). Женитьба на Нагой сопровождалась обычными свадебными обрядами и ритуалами. Иван IV выбрал невесту на последнем в его жизни смотре невест. В 1584 году Рейнгольд Гейденштейн опубликовал отчет, процитированный в начале этой главы. Он утверждал, что царь женился «после публичного оглашения о созыве дев», т. е., вероятно, после смотра невест, на котором он выбрал Марию Нагую. Свадебная церемония также была проведена традиционным образом: в церкви, с процессиями, пирами, речами и обычными почетными должностями[539]. Как отметил Дэниэл Кайзер, «запись об этой последней свадьбе достаточно обширна и содержит значительные параллели с более ранними женитьбами Ивана IV»[540].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология