Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Иностранные путешественники в Московию в конце XVI и в XVII веке обычно говорили о семи женах. Хотя Джером Горсей, живший в России с 1573 по 1591 год, думал, что царь был женат только пять раз[557], остальные называли число семь. Поссевино, папский легат, описавший события в Московии в период своей миссии в 1581–1582 годах, упоминал семь жен, хотя назвал по имени только двух: первую жену Ивана IV, Анастасию, и седьмую, «которую зовут Марией, дочь Федора Нагого (с ней в прошлом году он соединился неким подобием брака)»[558]. Примерно в то же время ливонский пастор Пауль Одерборн, который сам никогда не путешествовал по Московии, насчитал семь жен[559], так же как и Рейнгольд Гейденштейн в 1580 году[560]. В записках иностранцев, составленных после смерти Ивана IV и в XVII веке, говорится о семи женах. Французский наемник Жак Маржерет писал в 1607 году о своей жизни в Московии и упомянул, что Иван IV «вопреки их религии, не разрешающей жениться свыше трех раз, имел семь жен, от которых у него было три сына»[561]. Шведский дипломат Петр Петрей тоже насчитал семь жен, как и голландский купец Исаак Масса[562]. Ясно, что по крайней мере между иностранцами уже в ранний период сложилось мнение, что жен у Ивана IV было семь[563].

Среди историков меньше единодушия. При подсчете жен Ивана IV Н. М. Карамзин опирался, как мы видели, на «Смесь елагинскую» и насчитывал их семь. С. М. Соловьев, однако, полагал, что жен было пять (Юрьева, Черкасская, Собакина, Колтовская и Нагая), а Анну Васильчикову и Василису Мелентьеву низвел до категории любовниц[564]. Большинство современных историков признают одно из этих двух чисел (пять или семь), даже если не вполне понимают, как быть с Мелентьевой и Васильчиковой[565].

Восьмая жена, Мария Ивановна Долгорукова (Долгорукая), которая иногда упоминается в биографиях, целиком внеисторична[566]. О ней говорится только в одном источнике — «Хронографе» Сулакадзева. В нем сообщается, что «в лето 7081 1572, ноембрия 11 дня, прия молитву и сочетася отай на княжне Марии Ивановне Долгорукая»[567]. Согласно этому источнику, свадьба состоялась в ноябре 1572 года, т. е. примерно через месяц после отправки четвертой жены, Анны Колтовской, в монастырь. Иван IV отверг новую жену на следующий день, поскольку обнаружил, что она не была девственной. В ярости он приговорил ее к жестокой и бесчеловечной казни: Марию привязали к повозке и пустили коней в реку Серу, таким образом утопив ее. Согласно этому тексту, она была несравненно красива — как грациозная птица — и Иван IV позже сожалел о своем поступке. В «Хронографе» сказано, что, мучимый угрызениями совести, Иван IV украсил купола церкви на Александровской слободе, замаливая свой огромный грех. Хотя эта яркая история не находит никаких подтверждений, ни прямых, ни косвенных, а потому должна восприниматься с гораздо большим скепсисом, чем тот, который ранее проявляли в ее отношении биографы Ивана IV.

Каноничность последних браков Ивана IV

При всех веских доказательствах, что браков было семь, сохраняется вопрос о легитимности последних четырех. Биографы Ивана IV, комментировавшие личную жизнь царя, почти единодушно повторяли, что все его браки после третьего (с Собакиной) были неканоничны из‐за запрета Православной церкви на четверобрачие[568]. Справедливо ли такое толкование отношения Церкви к последним бракам Ивана IV?

Для ответа на этот вопрос нужно обратиться непосредственно к церковным источникам, особенно к синодикам — литургическим книгам со списками для поминовения имен усопших, которые зачитываются в определенное время дня или года (в зависимости от типа синодика и суммы пожертвования) с мольбой к Богу о спасении душ почивших родственников этих жертвователей[569]. К началу XVII века стало традицией помещать в начало этого текста шаблонный список глав церкви и государства: всех патриархов, царей, митрополитов, великих князей, цариц и великих княгинь и т. д., после чего следовали обычно списки других жертвователей монастырю или церкви, расположенные по семьям (родам)[570]. Порядок имен мог варьироваться от текста к тексту, но все же был достаточно единообразен, чтобы понять, как списки цариц менялись от монастыря к монастырю: где за кого молились, а о ком не вспоминали.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология