Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

В соответствии со своей изменившейся идентичностью Мария/Анастасия Хлопова стала все больше и больше брать на себя роль царской супруги. В середине мая 1616 года царь с невестой совершили паломничество к Троице-Сергиеву монастырю помолиться перед мощами святого и испросить благословения на брак. 9 июня Хлопова сделала подарок своей будущей свекрови, инокине Марфе Ивановне, — «два сорока соболей, один не дешевле 30 р[ублей], другой за 25 р[ублей]». Эти дары были частью или предвосхищением обычного ритуала обмена дарами, который совершался до, во время и после бракосочетания московских царей в те века[601]. Прошения во время литургии, когда просят Господа благословить царя и его семью, были изменены так, чтобы включать имя Марии. Придворная элита поклялась в преданности ей как царице, поцеловав крест[602]. Во второй половине июня в дворцовых мастерских искусные работники изготовили наряды для различных моментов тех трех дней, когда будут свадебные торжества, другие мастера сделали сани для процессий, играющих столь важную роль в свадебном обряде. Забелин был совершенно прав, когда предположил, что свадьба была запланирована на самый конец июня — начало июля 1616 года[603].

Обхождение с Хлоповой в Тереме было и замечательным, и необычным. Не принято было давать невесте титул царицы (вместо царевны), а также поминать ее с царской семьей на ектеньях во время литургии, заставлять элиту целовать крест на верность царской невесте, не принято было применять к ней официальный царский этикет — все это полагалось, разумеется, супруге царя, но было преждевременно для невесты. Такое исключительное обхождение можно объяснить тем, что, как сказано по крайней мере в одном источнике, царь Михаил Федорович и Мария/Анастасия уже были обручены[604]. Православный обряд бракосочетания состоит из двух частей — из обручения и венчания, которые могут быть разделены во времени на месяцы или годы либо следовать одно за другим. Как пишет Ив Левин, «византийская традиция обычно предусматривала несколько месяцев или даже лет от обручения до свадьбы, но славянская традиция была более смешанной. Многие рукописи об обрядах обручения и бракосочетания показывают эти две церемонии как полностью разделенные: обручение заканчивается благословением и отпуском прихожан. Во многих других рукописях церемония обручения заканчивается распоряжением продолжать бракосочетание, если оно должно было последовать в тот же день»[605].

Для практики царских бракосочетаний в Московии XVI и XVII веков было характерно соединять эти два обряда. Из девяти бракосочетаний за период с 1526 по 1648 год, в описании которых упомянуто место обручения, только во время двух (женитьбы Василия III в 1526 году и Лжедмитрия I в 1606‐м) обручение и венчание разделили, и в обоих случаях обручение совершалось во дворце, а затем процессия следовала в церковь к таинству венчания[606]. В 1616 году обручение и венчание были разделены и во времени, и в пространстве: царь Михаил Федорович и Мария/Анастасия Хлопова обручились во время ее пребывания в Тереме, за чем последовали целование креста на верность ей, специальный этикет и титул царицы вместо царевны[607]. Это согласуется с православными представлениями, поскольку официально обрученная пара должна была рассматриваться как супружеская, вплоть до того, что — вновь процитирую Ив Левин, — «как только обручение было совершено в церкви, его почти так же трудно было расторгнуть, как и брак… По церковным канонам мужчина или женщина, которые, будучи обручены с одним человеком, вступали в брак с другим, были виновны в прелюбодеянии. Если паре удавалось разорвать обручение после церковной церемонии, то они считались состоявшими ранее в браке и подвергались всем ограничениям, связанным с этим положением»[608]. Обручение само по себе уже прочно, хотя и предварительно соединяло пару, чем и объясняется обращение с Марией/Анастасией как с царицей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология