Невеста моего сына

И даже когда Одинцов возвращается в лагерь, я не поднимаюсь со своего места, чтобы его встретить. А тарелку с едой после небольшой заминки ему протягивает другая женщина.

Глава 28. Саша

Так как я почти не помогала с готовкой, после ужина именно я остаюсь помочь с посудой. Остальные по очереди бегают в душ.

Я не хочу следить за тем, кто и когда скрывается в зарослях, замечаю только то, что мальчики голландцы, чтобы сэкономить воду, принимают душ вместе, а после, кое-как натянув одежду на мокрые тела, мчатся через лагерь и с хохотом оба залетают в свою палатку.

— Саш, — у костра возникает Витя. — Да брось уже. Ты идешь? Там воды совсем ничего осталось.

Оказывается, все это время я отчаянно надраиваю котелок, хотя давно отмыла его от спагетти.

Я прячу кухонную утварь, заползаю в палатку и беру из рюкзака все необходимое. Одинцова нигде нет. И мне начинает казаться, что все, что было, я просто выдумала.

Возле душа темно. Любой свет убрали, чтобы не привлекать внимание мошкары. За деревьями трещит костер, но света от него недостаточно. И мыться приходиться практически в полутьме. Раздеваюсь за шторкой, выкручиваю вентиль и ахаю. Вода очень холодная. Ее осталось мало, мешок для воды почти пуст, а остатки, видимо, уже остыли.

После захода солнца становится ощутимо прохладней, и мыться в темноте приходится очень быстро. Перекрываю холодную воду и, кое-как натянув на влажное тело свежую футболку, а на ноги штаны и обувь, выбегаю. С бельем разберусь в палатке.

— Спасибо за душ, — бросаю Вите и несусь в тепло.

Даже не смотрю, кто сидит у костра и кто тихо поет. Все равно эта романтика не для меня.

Залетаю в палатку, в которой тут же спотыкаюсь и падаю на чье-то твердое, большое и горячее тело во втором спальнике.

— Черт, Александра!

Одинцов, оказывается, уже лег спать.

— Прости, я не знала, что ты тут…

Я вообще понятия не имею, как так вышло, что остаток дня ты провел вдруг без меня, но, видимо, мне стоит к этому привыкать.

Поднимаюсь кое-как с него, стараясь, чтобы это не выглядело, как будто я глажу его ноги и между ними, а после вожусь с пологом от палатки. Запах бергамота и лимона уже наполнил запертую палатку под самый купол, а значит, Одинцов тоже успел принять душ, пока я мыла посуду с другой девочкой. Снова почему-то вспоминаю голландцев, но быстро призываю себя не зацикливаться на счастливой картинке двух бегущих к палатке влюбленных.

Пока разуваюсь, Одинцов молча ворочается в спальнике, пытаясь устроиться заново.

Кое-как управившись и с обувь, и с пологом, принимаюсь шарить по спальнику и рюкзаку, но не понимаю, как в темноте искать трусики? А носки?

Черт, и зубы я не почистила.

Но сейчас мне так холодно, что я решаю все отложить до завтра. Даже плевать, что захочу кого-нибудь убить, когда придется расчесывать высохшие кое-как за ночь волосы, если я не сделаю этого сейчас.

Отпихиваю рюкзак в изножье, забираюсь, как есть, в спальник. Поджимаю ледяные пальцы ног, подтягивая колени к груди. И пытаюсь унять дрожь. Ну ведь почти девятнадцать градусов, почему же мне так холодно?

— Почему у тебя так стучат зубы?

— Горячую воду спустили на таких, как ты.

Черт, как же холодно. Я так не засну. Надо все-таки искать носки или батник.

— Можно я включу фонарик? Раз ты не спишь.

— А я все равно не засну, пока ты так шумишь.

Видимо, это и есть его разрешение?

Черт, а я и забыла, каким несоосным он может быть. Включаю походный фонарик, откидываю теплый спальник, сажусь, копаюсь в рюкзаке дрожащими руками. Нахожу только один носок. Второго нигде нет.

Еще попадается футболка с длинными рукавами, и тогда я понимаю, что теплых вещей — действительно теплых, — у меня с собой в походе и нет. Я не думала, что они могут понадобиться в саванне. А еще не хотела тащить с собой много всего.

Мысли от холода в голове сталкиваются и грохочут, как градинки. Я туплю и совершенно не понимаю, что же мне надеть и как согреться, когда раздается то, что становится для меня последней каплей.

— Спать-то мы сегодня будем? — раздается недовольное. — Что ты там копаешься?

Я жмурюсь от грохочущей ярости. Обиды. Злости.

И этот единственный найденный носок без пары, который я до сих пор сжимаю в руках, просто беру и швыряю ему прямо в лицо.

Одинцов аж побагровел.

— Да что с тобой такое? — процедил Одинцов, поднимаясь злобной гусеницей.

Спальник-то по-прежнему был застегнут.

А я подхватила из рюкзака первое, что подвернулось, — это были какие-то шорты — и тоже швырнула в него. Потом трусики. Потом свой кроссовок, а потом психанула и кинула в него походный фонарик, который держала в руке.

Тот отскочил от груди Одинцова, отлетел куда-то в сторону с глухим стуком, а дальше я уже ничего не видела. В палатке моментально потемнело.

Невидимая сила вдруг уложила меня на спину, задрав руки над головой. И я задохнулась от тяжести, обрушившейся на меня сверху.