Невеста Обалуайе

– Мы начнём сами, Шанго? – спросил негр Камилу, поднимая «УЗИ». – Или подождём, пока подъедут ближе? Легавых меньше, чем нас! Думаю, они, как всегда, не захотят проблем! Это ведь не баб с детьми по переулкам гонять, как они привыкли! Похоже, полиции ещё никто не сказал, что ты вернулся!

Шанго, не отвечая, смотрел на приближающиеся полицейские машины. Затем не спеша, словно всё ещё раздумывая, вышел на площадь перед магазином, запрокинул голову. Посмотрел в кипящее тучами небо. Широко ухмыльнулся, блеснув зубами. И поднял руку.

Оглушительный удар грома прокатился над крышами Бротаса. Сразу четыре ветвистые молнии, содрогаясь, облили квартал мертвенным светом. Задрожала земля. Где-то включилась сигнализация, и пронзительная сирена прорезала душную тишину. Шанго поднял вторую руку – и новый раскат, ещё мощнее первого, заставил задребезжать магазинную витрину. И на горячие улицы лавиной рухнул ливень. Упругие струи хлестали по обвисшим шевелюрам пальм, били по тротуару, низвергались с крыш. Через минуту по склону холма уже неслись потоки, а через пять минут Шанго стоял по колено в воде. Красная футболка облепила его плечи, по лицу бежали струи дождя. Полицейские машины беспомощно остановились: нечего было и думать, чтобы пробраться через эту кипящую водяную кашу. Ничего нельзя было разглядеть сквозь сплошную водяную завесу. «Молнии Шанго», чертыхаясь, устремились под карнизы домов, превратившиеся в водопады. Небо сверкало и содрогалось, как в день всемирного потопа. Пустые пластиковые бутыли качались на мутных волнах среди мусора, сухих листьев и ещё живых насекомых, прозрачными каравеллами уходя в плавание вниз по холму.

В крошечный табачный магазин набилась уйма народу, и Ясмину притиснуло к витрине так, что было не шелохнуться. Она даже порадовалась этому: если уж падать в обморок, так хотя бы не прямо на заплёванный пол… Прижавшись пылающим лбом к холодному стеклу, по которому струилась вода, мулатка вяло разглядывала площадь, где неподвижно, с поднятыми руками, стоял хохочущий Шанго (молнии то и дело окатывали его синим светом) и даже не могла заставить себя обернуться, чтобы посмотреть – где же Йо? Страшно саднили язвы на руках. Те, что были на спине, немилосердно чесались под платьем. «Пречистая дева и сын твой Иисус… Царь Горячей Земли Обалуайе… Вы совсем о нас забыли…»

И тут Ясмина увидела Обалуайе! Ориша болезней, с ног до головы укутанный в солому, сгорбленный, хромой, опирающийся на свою кривую палку, спускался с холма, пробираясь через потоки воды. За пояс его была заткнута шашара[109] из соломы. Он шёл не останавливаясь – мимо бело-голубых машин, мимо окаменевших фигур с автоматами, мимо трейлера с распахнутыми дверцами. Шанго, поклонившись, приветствовал Царя Выжженной Земли ритуальным жестом и шагнул в сторону. Низкий, густой голос Камилу затянул:

– Антото арере, Обалуайе…

Ориша закружился в танце – медленно, неловко, припадая на хромую ногу. Мокрая солома скрипела, гремели семена в шашаре. «Молнии Шанго», бережно пристроив свои автоматы повыше на ступени, опускались на колени прямо в воду и склоняли головы. Из открытых полицейских машин выходили люди в фуражках – и, видя огромную фигуру, кружащуюся в танце под проливным дождём, тоже преклоняли колени. И Ясмина, отперев двери магазина, первой, волоча за руку сына, вышла из магазина и простёрлась ниц перед ориша. Обалуайе кружился, стуча палкой и встряхивая соломенным одеянием. Били самодельные барабаны из банок и ящиков, пели срывающиеся от слабости голоса. Люди молили об исцелении – и ориша внимал их мольбам.

Ясмина лежала в воде, крепко уткнувшись лицом в скрещённые руки. Она слышала совсем близко шуршание и шаркающие шаги. И ориша Обалуайе склонился над ней, и юная женщина почувствовала прикосновение его горячей, почти раскалённой ладони. Влажная кожа загорелась, как от ожога. Ясмина вздрогнула, закусила губы, сдерживая крик.

– Антото, Обалуайе… – прошептала она, теряя сознание. И повалилась набок в мутную воду, не слыша испуганного рёва маленького сына.

– …Ясминья! Э, детка, поднимайся! Вставай, не то утонешь! Живо!

Ясмина открыла глаза. Дождя не было. В чистом синем небе сияло солнце. Прямо на неё смотрел улыбающийся до ушей Эшу. Под мышкой у него висел, болтая ногами и заливаясь смехом, совершенно мокрый Йо.

– И с чего это ты здесь разлеглась? Почему я должен бегать за твоим пацаном по всему кварталу, э? Ты знаешь, что он уплыл на пустой бутылке до самой Машаду и там чуть не захлебнулся в канаве? Мы с парнями еле его выловили! Так что с тебя бутылка кашасы, красотка! А может, расплатишься чем-нибудь повкуснее? «Твоя грудь как спелое манго, любовь моя…» – запел Эшу. «Молнии Шанго», стоящие рядом, грохнули смехом.

– Эшу, иди к дьяволу! Ты рехнулся? Какая грудь? Какое теперь «повкуснее»? – рассвирепела Ясмина, садясь посреди обширной лужи и яростно глядя на гогочущих парней. – Посмотри на меня! На мои руки, на моё лицо! Что ты видишь?!