Невеста Обалуайе

Габриэла с возрастающим недоумением слушала этот странный диалог, прижимая к себе близнецов и стараясь не дышать. Наконец, хлопнула дверца машины и взвизгнули шины. Затем раздался стук костылей. Сухо прошелестела бамбуковая занавеска. Незнакомый скрипучий голос осторожно позвал:

– Мам?

Прятаться дальше было глупо.

– Прошу прощения, сеньор. Дона Жанаина ушла и просила меня присмотреть за… – Габриэла умолкла на полуслове.

Обалу стоял на пороге магазина, тяжело опираясь на костыли. Садящееся солнце било ему в спину, стоя рыжим ореолом над торчащими короткими косичками. Его белая футболка была перепачкана зеленью и подсохшей грязью. Через скулу тянулась поджившая царапина. Длинные чёрные глаза в упор смотрели на Габриэлу – и в них поднимался ужас.

– Это ты? – спросила самая прекрасная женщина в мире, делая шаг к Обалу. – Это ты?

Закатные лучи ласкали лицо Габриэлы, дрожали на её ресницах. От неё пахло кофе и морской солью. Тугие кудряшки, стянутые на макушке, искрились вечерним золотом. Блестело голубыми и белыми бусинами илеке на хрупком запястье. На руках Габриэлы мирно спали два негритёнка в памперсах. Из огромных зеленоватых глаз на Обалу смотрела Йеманжа.

– Я… – Обалу судорожно сглотнул, чувствуя, что ему отчаянно не хватает воздуха, из последних сил надеясь, что всё – не по-настоящему, всё – во сне… – Добрый вечер, сеньорита. Где моя мать?

– Она в Бротасе. На террейро. Благодарит Святых. – Габриэла перестала улыбаться. – Разве ты… разве вы её не дождётесь?

– Нет нужды. Спасибо, сеньорита. Я приду позже. – Обалу повернулся и, молясь о том, чтобы не грохнуться с крыльца, нащупал костылём порог.

– Нил Гейман – просто киношник, не так ли?

Медленно-медленно Обалу повернул голову.

– А сэр Теренс – мудрый, смешной и всё знает о людях. С твоего разрешения, я…

– Как я рада, что ты здесь. – Полные моря и света глаза Матери Всех Вод смотрели ему в лицо. – Хочешь кофе?

– Хочу…

– Когда ты начала это замечать, Эвинья? – негромко спросил Марэ. Он сидел за столом на веранде и задумчиво допивал уже остывший кофе, изредка кладя в рот дольку разрезанной жаки. Эва лежала рядом в гамаке и пальцами босой ноги преследовала убегающего от неё по плетёной верёвке богомола. В саду уже было темно. Из-за крыши выплыла ущербная луна.

– Ещё год назад. Когда приехала в Баию на каникулы. Мы с Эшу почти всё время были вместе, и я несколько раз замечала… тот голубой свет. Но я тогда не придала этому значения. К тому же он появлялся так редко… Я, конечно, могу ошибаться. Может быть, всё совсем не так, но… Но, похоже, это появляется, когда Эшу… не говорит правды.

– Ну-у, Эвинья… Тогда Эшу должен сиять с утра до ночи, как рождественская свеча! – улыбнулся Марэ. Но, увидев лицо сестры, сразу сделался серьёзным. – Ты говорила об этом с ним самим?

– Да, но Эшу сразу же сбежал! И уже неделю прячется от меня!

– Ничего удивительного…

– А теперь я вижу это ещё и у Ошун! – Эва повернулась к брату. – Марэ, я хочу это прекратить! Мне страшно! Я не понимаю, отчего такое происходит! И никто, кроме меня, этого не видит! Мне уже кажется, что я схожу с ума!

– Никто, кроме тебя, говоришь? – Марэ на мгновение задумался. – Скажи, Эвинья… Ошун давала тебе когда-нибудь своей аше?

– Нет! То есть… да. Один раз. В прошлом году. Ты думаешь, это… Марэ! – Эва, разом забыв о богомоле, решительно выбралась из гамака. – То есть, я вижу, как Эшу и Ошун лгут, лишь потому, что они однажды дали мне своей аше?!

– Думаю, да. Ведь ты – дочь своих родителей. – улыбнулся Марэ. – От Нана Буруку нельзя скрыть ничего. Невозможно обмануть и нашего отца, Ошала.

– Но я никогда не заглядываю ни в чьи ори! Ещё не хватало! – возмутилась Эва. – Это же ещё хуже, чем читать чужие письма!

– Есть вещи, которые от нас не зависят, – пожал плечами Марэ. – Ума не приложу, зачем Эшу вздумалось давать тебе аше. Мало того, что она тебя чуть не угробила! Помнишь, что с тобой тогда было? Так теперь ещё и это…

– Но я… Я всё равно не понимаю, Марэ! – Эва испуганно смотрела на брата. – Ведь все мы делимся друг с другом аше, когда это нужно! Я делала это столько раз! У меня брали аше Ошосси, Эшу, Обалу… даже Шанго!

– Вот-вот, «брали»… Брали – а не отдавали! – Марэ залпом допил холодный кофе, поморщился, отставил чашку. Чиркнув спичкой, осторожно зажёг свечу в стеклянном фонаре, и по веранде побежали быстрые тени. – Это вовсе не одно и то же, малышка! Я же говорил тебе: наша с тобой аше подходит всем, она универсальна – как вода и воздух. Но поступать наоборот – нельзя! Мы с тобой – кровные дети Нана Буруку и Ошала! Дети тех, кому доступно всё, что делается в голове и душе человека! Тех, от кого нет секретов! И, получая чужую аше, мы получаем власть над ори этого человека… или ориша. Даже если сами того не хотим. Эшу должен был об этом знать. И Ошун, между прочим, тоже!

– Боже, какой ужас… – По спине Эвы побежали мурашки. – Марэ! Что же мне теперь делать? Всю жизнь смотреть, как те, кого я люблю, мне лгут? Я не хочу! Не хочу! Как можно от этого избавиться?