Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Совершенно верно, ваше сиятельство.

– А ему все хорошо, лишь бы принимал его высший свет.

– Да и принимают его ради красивой жены.

– О, конечно!

– Красивая жена – верная карьера!

– Тем более за ней изволит слегка ухаживать император…

– Государю необходимо, господа, немного развлечься, вздохнуть от великих дел.

– О, необходимо!

– Иначе невозможно.

– Господа, а знаете что: не дурно было бы поздравить нам Пушкина с пожалованием? Хе-хе.

Все замахали руками:

– А ну его к черту.

– Этот негодяй может писануть такую эпиграмму, что уши загорят от стыда.

– И так достаточно он напакостил своими эпиграммами.

– Дождется – будет время!

К группе подошел молодой князь Долгоруков:

– Господа, новость! Слыхали? В карточной?

– Говорите, князь, скорей.

– Вообразите. Голландский посланник барон Геккерен за маленьким столиком метал банк. Подошел Пушкин. Барон предложил метнуть против него, а Пушкин пустил колкость: что-де с голландским ростовщиком он не играет… Или что-то в этаком роде. Мне так говорили.

– Неужели?

– Безобразие! Пушкина нельзя приглашать в свет!

– Как он возмутительно ведет себя!

– Ужас! Что может подумать барон о России!

– Ну и что же барон Геккерен?

– Точно не знаю. Одни передают, что барон решил завтра послать ему вызов на дуэль, а другие – что барон заставил Пушкина взять слово обратно.

Вновь подошедший к группе генерал, слыхавший последние слова князя, заявил:

– Простите, ваше сиятельство, я сию минуту из карточной и видел сам, как барон подошел к Пушкину и объяснился, протянув ему руку. Сейчас они сидят за одним столом и мирно играют в карты.

Все разочарованно надули губы.

– Чем же, ваше превосходительство, вы можете объяснить такое поведение задетого барона?

– Странно…

– Очень просто, – улыбнулся генерал, – только тем и можно объяснить, что голландский посланник к числу храбрых людей не принадлежит… До Пушкина ему далеко. Но барон – хитрый дипломат, это надо иметь в виду…

– Барон предпочитает мстить из-за угла…

– Барон не заставит ждать долго. Не правда ли, ваше сиятельство?

– Ничуть не сомневаюсь.

– Кстати, у барона вполне достаточно единомышленников.

– Начиная с императора.

Заколдованный круг

Угар сплошных балов кончился для Пушкина крупными долгами и громадным утомлением. А для Натальи Николаевны – тем, что, вернувшись после придворного масленичного бала, она скинула и слегла в постель.

Встревоженного мужа этот печальный случай с женой и сразу густо запутавшиеся денежные обстоятельства ввергли в скрытую тоску. Тем более «Медный всадник», издание которого было продано Смирдину, не пропустила цензура, а деньги за издание были уже прожиты, и теперь пришлось изворачиваться перед Смирдиным. Необходимость заставила поэта обратиться к ростовщикам за солидной суммой, ибо, спасая имение отца, пришлось заплатить долг и, мало того, взять родителей на свое содержание, послав их в деревню.

Жену и детей Пушкин отправил на лето к Гончаровым в Калужскую губернию, а сам остался в Петербурге устраивать дела.

Жуковский, Гоголь, Плетнев, Вяземский часто забегали к поэту.

Приехал в гости жизнерадостный Соболевский, и приятели сразу оказались в ресторане, где бывали обыкновенно деятели искусства. Появление Пушкина снова среди своей братии вызвало восторги:

– Браво, Пушкин! Браво, холостой наш Пушкин? Пьем, закусываем за нашего, за свободного Пушкина! Ура, за бывалого Пушкина!

Но веселый звон товарищеских бокалов не звучал в душе прежним, отзывным эхом…

Радостно-обнимающие крики сердечных собутыльников не были теперь родными…

Смущенными глазами смотрел теперь поэт на когда-то знакомый кабацкий дружный шум, чуждо слушал крик былой вольности:

– Пьем за свободного Пушкина! За нашего холостого, прежнего! Браво, холостой Пушкин!

Соболевский не вытерпел, вскочил с бокалом на стул:

Товарищи-литераторы, стой!
Пушкин теперь не холостой.
Розы кончились, начались тернии, —
Жена и дети в Калужской губернии.

– Браво, Соболевский, – звенели бокалы.

– Браво, наш прежний Пушкин! – настойчиво шумела братия.

Но и неистощимая жизнерадостность Соболевского, и дружеские, безобидные намеки всегда правдивых и острых, как разбитые бутылки, пирующих товарищей, и эта независимая ресторанная компания – все теперь казалось поэту ушедшим, далеким.

Пушкин, вернувшись домой, сказал Соболевскому:

– Больше ты меня в ресторан не зови. Не пойду. Я потерял вкус к этому веселью…

– Эге, – качал головой Соболевский, – да ты, брат, и впрямь стал далеко не прежним…

– Да, – вздохнул Пушкин, – далеко не прежним… другим…

Соболевский помогал Пушкину, как знаток библиотечного дела, привести в порядок обширную библиотеку поэта, – этим он и занимался в короткий свой приезд. Весь кабинет был завален кучами томов. Друзья, одетые в халаты, курили трубки и возились с разборкой книг.